Ребут - [2]

Он закричал, конечно же.

— Рэн Сто семьдесят восемь. Цель Сорок пять теперь захвачена.

— Доставь в шаттл, — ответил голос в моем ухе.

Я прикрепила цепь к запястьям здоровяка, затягивая ее туже, пока он не вскрикнул от боли, и дернула его к телу Сорок пять. Он был молодым парнем, может быть, лет четырнадцати или около того, только что закончивший обучение. Я избегала взгляда его пустых глаз, обвязывая цепь вокруг его запястий.

Я тащила их мимо жалких маленьких деревянных домиков-трущоб обратно к шаттлу; кровь покрылась коркой на моем животе, когда рана затянулась. Я толкнула здоровяка в черный ящик к другим людям, которые отпрянули при виде меня.

Я повернулась и направилась к другому шаттлу, останавливаясь, чтобы вытащить нож из головы Тома Сорок пять.

Дверь открылась, и ребуты подняли глаза со своих мест, бегло пробегаясь по мне взглядом, остановились на Сорок пять.

Я отмахнулась от назойливого голоса, твердившего, что я должна была спасти его, и осторожно положила тело на пол. Я оглядела шаттл и нашла своего последнего ученика, Мэри Сто тридцать пять, привязанной ремнями к своему сиденью. Я осмотрела ее на наличие повреждений, но ничего не нашла. Она пережила свою первую самостоятельную миссию. Не то чтобы я предполагала иной исход.

Она перевела взгляд с меня на Сорок пять и обратно. Девушка молчала на протяжении почти всех наших тренировок, так что я едва узнала ее лучше, чем в ее первый день как новичка, но мне показалось, что выражение на ее лице излучало благодарность. У моих учеников была лучшая выживаемость.

Я протянула нож офицеру шаттла, который одарил меня сочувствующим взглядом. Лэб был единственным офицером, которого я могла терпеть. Единственным человеком, которого я могла терпеть, если на то пошло.

Я заняла одно из маленьких сидений, выстроившихся внутри темного, безоконного шаттла, стянув ремни ниже своей груди и откидываясь назад. Я украдкой посмотрела на других ребутов, но все они с грустью смотрели на Сорок пять. Одна даже вытирала слезы с лица, размазывая кровь и грязь по своей щеке.

Низшие номера часто плакали. Сорок пять, наверное, плакал. Он был мертв только сорок пять минут, прежде чем подняться. Чем меньше времени ребут был мертв, тем больше человечности сохранялось.

Я была мертва 178 минут.

Я не плакала.

Лэб подошел к передней части шаттла и ухватился за край открытой двери, заглянув внутрь.

— Готовы, — сказал он офицеру, управляющему шаттлом.

Он закрыл дверь, и я услышала, как защелкнулись замки. Лэб сел на свое место, и мы оторвались от земли.

Мои глаза были закрыты до тех пор, пока я не почувствовала, как шаттл резко приземлился. Ребуты молча выходили на крышу, и я едва удержалась, чтобы не оглянуться еще раз на Сорок пять, пока замыкала шествие.

Я присоединилась к строю, снимая свою черную рубашку с длинными рукавами и оставаясь в тонкой белой майке. Прохладный воздух щекотал мою кожу, когда я перебросила рубашку через плечо, развела ноги и вытянула руки, словно пытаясь взлететь.

Однажды я видела, как летел ребут. Он спрыгнул с крыши пятнадцатиэтажного здания с распростертыми руками, потом ударился об землю и пытался самостоятельно перетащить свое изломанное тело. Он успел преодолеть примерно два фута, прежде чем они всадили ему пулю в голову.

Охранник, человек, от которого пахло дымом и потом, быстро обыскал меня. Он едва смог сдержать гримасу на своем лице, и я отвернулась, чтобы вместо этого посмотреть на небольшие здания трущоб. Охранники ненавидели касаться меня. Думаю, их это приводило в ужас.

Он резко повернул голову к двери, вытирая руки о штаны, как будто мог стереть смерть.

Нет. Я уже пыталась.

Охранник придержал для меня дверь, и я проскользнула внутрь. На верхних этажах центра находились кабинеты служебного персонала; я пробежала вниз несколько пролетов темной лестницы и остановилась на восьмом этаже, где находились комнаты ребутов.

Ниже было еще два этажа, к которым ребутам был разрешен доступ на постоянной основе, но, в основном, там находились медицинские исследовательские лаборатории, в которых я редко бывала. Время от времени им нравилось изучать нас, но, по большей части, они использовали это пространство для исследования человеческих заболеваний. Ребуты не болеют.

Я протянула свой штрих-код охраннику у двери, он просканировал его и кивнул. Мои ботинки почти не создавали шума по бетонному полу, когда я шла по коридору. Все девушки в моем крыле спали или притворялись спящими. Я могла видеть каждую комнату через стеклянные стены. Уединение было правом человека, а не ребута. Две девушки делят комнату, в которой находилось по две односпальных кровати, прижатых к стене. Комод в конце обеих кроватей и шкаф в задней части комнаты, чтобы разделять вещи — вот, что мы называли домом.

Я остановилась перед своей комнатой и подождала, пока охранник отдаст приказ кому-то наверху, чтобы открыть мою дверь. Только люди могли открывать двери после того, как они запирались на ночь.

Дверь открылась, и Эвер перевернулась в своей постели, когда я вошла внутрь. Она не спала последние несколько недель. Казалось, она всегда выглядела проснувшейся, когда я приходила после задания.