Ребро жестокости - [63]

Он увидел Марьяху издалека, и какое-то время наблюдал за тем, как она неспешно идёт одна, погружённая в свои мысли, пока его глаза упивались ею. Он словно бы прирос к своему месту и смог встать и окликнуть её только когда понял, что через несколько мгновений она скроется в здании библиотеки, куда посторонним без читательского билета вход был запрещён. Она остановилась и улыбнулась так, словно ждала его появления.

И вот они шли рядом, бок о бок, и он не решался её обнять, чтобы не спугнуть невзначай эту израненную душу.

– Что тебе показать в Мехико? – спросила она.

– Я хотел бы увидеть тот город, в котором живёт Мария Хавьера Гутьерес. Пройти дорожками её любимых пеших прогулок, увидеть улицы её глазами.

– Пойдём, – она снова улыбнулась.

Оставив за спиной шумную авениду, с компактными маршрутными автобусами, деловитыми грузовичками и нервно маневрирующими такси, они постепенно углубились в лабиринты улочек тихих кварталов, прилегающих к кампусу, облюбованных и обжитых приезжими из других городов округа и соседних штатов ещё в семидесятые. В восьмидесятых здесь еженедельно бушевали драки «стенка на стенку» между молодёжью с разных улиц, но с тех пор утекло много воды, и теперь обуржуазившийся район считался одним из самых спокойных и безопасных в городе. Марьяхе нравилось гулять бесцельно, идти всегда необдуманно, в ту сторону, где ей казалось красивее или удобнее для того, чтобы пройти пешком. Так она постепенно вывела своего спутника в исторический центр района Койоакан, где безмятежная атмосфера была уже по-настоящему деревенской. Невысокие церквушки возвышались над добротными старинными особнячками, красными, жёлтыми и синими, а над тротуарами тихо шелестела листва субтропических деревьев и пальм. Пако послушно следовал за своей путеводительницей, смотрел на улицы её глазами и находил их очаровательными. У фонтана с парой скульптурных койотов в центре очередного парка он остановился. Авиабилет на завтрашний рейс в кармане словно бы жёг его кожу под тканью брюк. Времени терять было уже нельзя.

– Марьяха, – сказал он решительно. – Завтра я уезжаю за границу, но ненадолго. А когда я вернусь, я на тебе женюсь.

Марьяха беззвучно рассмеялась, взяла его под руку и повела дальше. Они вышли на небольшую уютную плазу, мощёную брусчаткой, с витыми зелёными скамеечками под высокими кедрами, на которых, казалось, дремали в этот час сиесты местные пенсионеры.

– Ты же понимаешь, что это невозможно, – сказала она счастливым голосом, словно бы нараспев. Звучало так, как всегда звучит женское «нет», когда ей больше всего хочется сказать «да».

– Нет, Марьяха, это возможно, и я уже думал об этом. Если надо, я поеду на площадь святого Петра в Риме, растолкаю всех, когда выйдет папа, пробьюсь к нему, поцелую его руку и попрошу его позволить мне жениться на моей кузине.

– Глупый, – Марьяха опять беззвучно рассмеялась, в этот раз ещё сильнее. – Зачем же для этого ехать в Рим? Это может быть у вас, гринго, нельзя жениться на кузинах, а у нас в Мексике можно.

Она смотрела на него смеющимися глазами, и это было самым неопровержимым симптомом поразительной перемены, случившейся с ней в тот день – до него её губам никак не удавалось сложиться в улыбку уже свыше пяти лет.

– Так значит ты согласна? – спросил Пако.

– Смотри, – сказала Марьяха, показывая на виллу василькового цвета, царственно раскинувшуюся на полквартала в окружении белеющих роз Сан-Хуана и невысоких каменных истуканов доацтекского периода, произвольно примостившихся в приусадебном саду среди заострённых листьев шипастой агавы. – Здесь жила Фрида Кало.

– Кто это? – вежливо спросил Пако, с тревогой ожидавший её ответа на свой предыдущий вопрос. Ему была абсолютно безразлична история обитательницы этого дома, но он невольно слушал всё, о чём бы ни говорила Марьяха и в странном оцепенении забывал о собственных потребностях.

– Это была великая мексиканская художница, гордость нашего народа, нашей культуры. Она была женой другого великого художника, Диего Ривьеры, его фрески ты мог видеть в университетском кампусе, в частности, на стадионе.

– Они были кузенами? – спросил Пако опять заставив улыбнуться Марьяху.

– Я проголодалась, – сказала она.

Они вышли на открытый рынок, где шла довольно бойкая торговля с лотков. Здесь продавались цветы, целые гирлянды цветов, и фрукты, а от стоек с уличными жаровнями по улице разносились ароматные запахи кориандра, лука и кинзы. Пако купил пару ямайских патти – плоских пирожков с мясом из кукурузной и яичной муки с куркумой, наподобие чебуреков, но очень острых. Они шутили и смеялись, показывая друг другу, как сильно у них от этой еды горит во рту. Чтобы сбить это жжение Пако купил Марьяхе мороженое, а себе бутылку пива. Нагулявшись по улочкам Койоакана, они блаженно вытянули ноги на свободной скамейке перед старинной, колокольней из растрескавшегося камня. Пако собирался повторить свой вопрос, но Марьяха опять перебила его.

– Есть ещё одно место, где тебе нужно побывать, – серьёзно сказала она, смотря на него сбоку, откидывая со лба прядь волос. В её взгляде светилась неподдельная нежность.