Ребро жестокости - [19]

Шестая глава. ПРИБЫТИЕ В СЬЮДАД ХУАРЕС

1.

Койот мерно семенил по краю вулканического кратера. Всеми фибрами своей звериной души он ощущал гигантскую силу огня и пара, дремлющих глубоко внизу, под литосферными слоями, готовых в любую минуту, внезапно очнувшись, вырваться на поверхность. Вдали, там, где протяжно пели кочующие дюны, изумрудная степная полоса переходила в жёлтую пустыню, простирающуюся до горизонта, достигнув которого песчаное море разбивалось о громаду застывших волн чёрной лавы, словно бы стекающей к подножию призрачной сьерры. Койот трусил по лунному ландшафту в сторону величественной, конусообразной горы, туда, где скакали среди гранитных массивов резвые вилороги, где парил над заснеженным пиком андский кондор. Волглая прерия звенела после ночного дождя, среди разнотравий деловито сновали жуки-броненосцы, полыхали пунцовые цветы пустынных кораллов, по которым скакали золотистые зайчики солнечных лучей, щетинились пурпурными колючками шарики сонорских кактусов. Между корявых ветвей могучей сейбы алели грудки залётных пташек, беспечно щебетавших о чём-то своём, невесомо радостном и птичьем. Временами грунт под стремительными лапами переходил в серебристые полосы, закованные в геотекстиль, битум и гудрон. Койот скрёб когтями, нюхал асфальт, тихо скулил. Он застыл как вкопанный, когда рычащая громада неведомого стального чудовища, резко завизжала высокими нотами полустёршихся тормозных колодок, а глаза ослепили лучи светодиодных фонарей. Взгляды опешившего полусонного возницы из-под лобового стекла и койота встретились. Пако громко расхохотался, опустил стекло и крикнул: «Ну чего застрял, сукин сын, вали отсюда пока живой». Словно разбуженный этим криком, койот, прижав уши, припустил рысцой вдоль обочины.

Пако медленно тронулся с места. Ему невольно вспомнился «Койот» из Мехикали. Этот паренёк ему понравился. Несмотря на свои неполные семнадцать лет он уже «дослужился» до звания capo[10], держал в своих руках целый город. По негромкому разговору Койота, по его спокойной и уверенной манере держаться, чувствовалось, что он уже успел повидать и пережить немало серьёзных передряг. Из родной деревушки, затерянной в гватемальской сельве, его буйным ветром жизни занесло в Чьяпас, где он прибился к банде ещё в десятилетнем возрасте. Пако смог убедиться в бесспорных лидерских качествах Койота сам, когда тому позвонили из Мехико. Он хладнокровно мобилизовал сотню человек и руководил всеми их действиями и передвижениями, ему нипочём была вся полиция, армия, сам дьявол. Пако был за рулём, пока они носились по подворотням города, иногда под градом пуль. Койот, сидя на переднем пассажирском сиденье, показывал куда ехать, время от времени сам хватался за руль и управлял машиной на виражах, успевая при этом весьма метко стрелять из окна по движущимся целям. Единственная странность проскальзывала порой в его сбивчивых рассказах, когда на него находило воодушевление. Разговорившись с Пако, накануне ночью, он разоткровенничался и тихо поведал ему о том, что в детстве якобы умел превращаться в настоящего койота, когда ему это было необходимо. Отсюда и прозвище пошло. Пако промолчал тогда в темноте лёжа на своей раскладушке, потому что не знал, будет ли грубостью, если он засмеётся. Он решил, что, пожалуй, они с новым приятелем слишком много выкурили марихуаны перед сном. Видимо, он правильно сделал, потому что вечер откровений продолжился душераздирающей историей семьи Койота. Рос он без отца, что для тех краёв совершенно неудивительно, на иждивении у матери и старшего брата Луиса-Альберто. Официальным источником пропитания их семейства считались лотерейные билеты, которые мать с Луисом-Альберто пытались впаривать односельчанам в бакалейной лавке, но в гораздо большей степени они выживали за счёт подножного корма, благо густой тропический лес вокруг изобиловал фруктами и кореньями маниока, а мать к тому же выращивала на отдельной делянке сладкий батат. По воскресным утрам Койота привычно будил запах жареных мини-бананов. Он и теперь, по возможности, старался готовить себе это блюдо на завтрак по воскресеньям. Беда постучалась в их дом в виде Фернанды, любимой девочки Луиса-Альберта, которую соседи в шутку уже часто прочили тому в жёны. Он ушёл за ней в душную ночь, и она привела его на пустынную опушку за церковью, где его поджидала ватага сельских плохишей из одной с ним школы. Никто не знает, чем он провинился перед этими ребятами, на кого не так посмотрел, или нечаянно задел словом, но они силком утащили его в чащу, где повалив на землю, начали по очереди насиловать. Это были подростки в возрасте от одиннадцати до шестнадцати лет и, может быть они и не были по природе своей извращенцами, но так уж принято было теперь наказывать провинившихся во всех окрестных деревнях большого леса, они просто следовали обычаю. Наконец, посчитав, что они достаточно унизили и растоптали человеческое достоинство Луиса-Альберто, они, вздёрнули его на собственных штанах на ближайшем толстом суку. Говорят, что Фернанда смеялась, пока его «опускали» и плакала, когда его тело агонизировало в петле. Койоту, глубоко похоронившему болевой шок в своей неокрепшей детской душе, пришлось расти и набираться силёнок ещё несколько лет. Он настиг Фернанду с её новым парнем, спящими на берегу мутной речки на зацерковной опушке. Койот не знал был ли парень Фернанды одним из истязателей Луиса-Альберто, но всё равно хладнокровно размозжил ему череп булыжником. Фернанду, объятую неотвратимым ужасом грешницы, чей час настал, он какое-то время насиловал, впрочем без всякого удовольствия. С гораздо бо́льшим наслаждением он волок за волосы её покорно обмякшее тело к реке, совал зарёванным лицом в студёные воды и мстительно ждал, когда она окончательно захлебнётся, надеясь, что в это время Луис-Альберто возрадуется на том свете. Жизнь его в том посёлке большого леса стоила теперь немного и, зная это, он немедленно подался за кордон, где в уездном городке показательно лиходействовали его будущие собраться из БП-13.