Ребенок к ноябрю - [13]

Надин произнесла что-то вопросительное, а Дарья наобум возразила:

— Чего ж тут поделаешь, раз не судьба?

В судьбу она верила: повезет, так повезет, а не повезет, так хоть лбом об стену.

— Да при чем тут судьба? — чуть не заорала Надин. — У тебя квартира висит! Может, единственный шанс в жизни. Кто тебе даст другой? И плюй ты на все, отпуск возьми прямо сейчас, хоть в Тбилиси, хоть в Ригу, что хочешь делай — но рожай. Хоть от черта.

Это было обидно, и Дарья обиделась:

— Тебе легко говорить.

— Только не надувайся!

— У тебя-то Кешка не от черта.

— Как не от черта, — нашлась Надин, — а от кого же! От Лешего!

Дарья не выдержала, засмеялась.

— Лень! — крикнула Надин в комнату, дождалась, пока муж войдет, и объявила: — Тут тебе заказ.

— Что такое?

— Девушке Кешка понравился.

— А я при чем?

— Во мужик, а? Дожили. Забыл, как Кешки делаются?

— Не бойся, помню.

— Тогда за чем дело стало? Дуры мы с тобой, Дарья. В Ригу, вон, собираемся, а тут под боком… Ну-ка глянь — годится?

— В самый раз, — буркнула Дарья.

— И девушка согласна, — повеселела Надин. Глаза ее азартно заблестели — начиналась хохма, а по хохмам она была большой специалист. — Ну?

— Прямо сейчас? — ворчливо поинтересовался Леший, похоже, ему надоело, что весь вечер дергают туда-сюда.

— Боится, — подначила Надин и подмигнула Дарье, — грозился, грозился, а как до дела — боится.

— Я, что ли?

— А кто же еще.

— Меня уговаривать не надо, ты Дарью уговори.

— Даш, тебя надо уговаривать?

— Я — всегда пожалуйста, — почти автоматически ответила Дарья, за многие годы привыкшая к таким разговорам, — вот только шнурки наглажу.

Главное при хохме было ни от чего не отказываться и не смеяться.

— Думаешь, шучу? — спросила Надин. — А я ведь серьезно. — И на обеспокоенный взгляд мужа: — Ну чего уставился? Иди работай. Для Дашки не жалко. Не пропадать же квартире.

— Надь… — растерянно начала Дарья.

Подруга отпустила ей секунд двадцать на междометия, после чего прервала:

— Все, финита. Шлепай. Дело есть дело. Да и мужик, авось, взбодрится. А то он сейчас у меня все больше по магнитофонам.

— Я по магнитофонам?! — словно бы не поверил Леший.

— Ну, не я же, — чуть смягчила Надин, — я в них вообще не разбираюсь.

Но Лешка уже уперся:

— По магнитофонам, да? Ладно. Пошли, Дашка. Магнитофон чинить! Пошли, — он глянул на жену и грозно предупредил: — Только чтобы не рыдать потом!

— Ну раз уж у меня такая судьба горемычная, — развела руками Надин.

— Горемычная? Очень хорошо. Пошли, Дарья.

— Бедная девушка, — сказала Надин, — досталась извергу, тиранит и рыдать не велит.

— Ладно, ладно, — угрожал Ленька, таща Дарью за рукав. — Пошли! Мы вот тоже посмеемся…

Дарья чувствовала себя между ними дура дурой! Глаза Надин азартно блестели, Леший обиделся и завелся. Где хохма, что всерьез? Поди разбери… А главное, чего делать-то? Идти плохо, упираться глупо. Она совсем уж беспомощно глянула на Надин.

Но та, похоже, происходящим только развлекалась:

— Чего ж делать, ведут — иди. Мы девушки безответные, нам — как велят. Опять же, в семейной жизни разнообразие.

— Будет тебе разнообразие, будет! — мрачно пообещал Леший.

Дарья перестала упираться. В конце концов, Гаврюшины всегда решали за нее, и хуже пока что не получалось…

Через полчаса Дарья вышла из маленькой комнаты, застегнула блузку и прошла на кухню.

— Чайку? — спросила Надин.

Дарья взяла чашку, села.

— Порядок? — Надин улыбалась, но голос дрогнул,

— Да ну, — сказала Дарья, — братик Вася.

— Чего, чего?

— Родственничек.

Зашел Леший, молча сам себе налил чашку. Надин придвинула ему блюдце с тортиком и ласково укорила:

— Чего ж ты жену-то любимую позоришь, а?

Теперь голос звучал легко.

Он сказал зло:

— Уважаю я Дашку. Ничего не могу с собой поделать — уважаю. Ну, как сестра.

— Вот тебе раз. Меня, значит, не уважаешь?

— А за что тебя уважать? — огрызнулся Ленька.

— И в кого я такая несчастная уродилась? — не без удовольствия пожаловалась Надин. — Родной муж и тот не уважает.

Дарья допила свою чашку и засобиралась домой.

— Оставайся, — сказала Надин, — поздно же.

— Да нет, поеду.

Надин тронула мужа за локоть:

— Проводи до метро.

— Не надо, такси поймаю.

— Проводи, — с мягкой настойчивостью повторила Надин.

На улице повезло, такси схватили почти у подъезда. Ленька сунул водителю пятерку.

Вздохнув, попросил Дарью:

— Ты приходи.

Она кивнула.

— Придешь? — и грустно объяснил: — Я ведь тебя люблю.

Дарья молча села в машину.

Дома Дарья сразу же легла, хотя спать не собиралась, да и знала, что все равно не уснет: надо было обдумать все происшедшее. Не потому, что ей этого хотелось, наоборот, ей бы лучше сразу все забыть, но Дарья себя знала — пока не поймет, что к чему, не сможет ни спать, ни вообще жить дальше. Охватившая ее тупость постепенно отпускала, но это было только хуже, будто наркоз отходил, и все им приглушенное пугающе набирало силу. Чем дальше, тем острее нарастало ощущение пропажи и беды. Все рухнуло! Все погибло!

О квартире она почти не думала, это уже не казалось бедой. Ну, не будет ее, так ведь и сейчас нет, не получила, но и не потеряла. Гаврюшины — вот беда настоящая.

Ну как она посмотрит в глаза Надин? Как посмотрит в глаза Леньке? Самые ей близкие люди, единственно близкие — где они теперь?