Реальность Тардис - [101]

– «Знания – это острое оружие в руках масс», – прочитал он следующую надпись. И я подвисла. Интересно, есть о чем подумать на досуге. Вроде бы прописная истина, но то, что эта истина идет сверху о многом говорит.

– «Рис должен быть в каждой семье», – о вот это знакомо, понятно. У нас похожие тоже были.

После этого баннера пошли поля с рисовыми ячейками. Мы проезжали местный колхоз. Он был бесконечен. Мы ехали и ехали, а засеянные земли все не кончались.

– «Мы не будем атаковать, если на нас не нападают, но, если на нас нападут, мы будем контратаковать», – прочитал Миша выцветшую надпись. – Давно сделали. Скоро приедем.

После этого плаката начался пригород. И я впервые в жизни увидела настоящую землянку. Потом еще одну, и еще. Чем ближе к городу, тем дома были лучше. Сначала глинобитные, с торчащей соломой из стен, потом сколоченные их каких-то жердей, металлических листов и фанеры. Эдакие Франкенштейны от зодчества. Потом пошли кирпичные, а в самом городе уже не скажешь, все поштукатурено, покрашено. Хотя туристического лоска нет и в помине.

На фабрике было грязно. Даже не так. На фабрике была полная антисанитария, пахло отвратительно. Мусор, сырье, еда и работники, не занятые в смене, валялись вперемешку. Тем не менее девушка, которая должна была нам проводить экскурсию была чиста, опрятна, в повязанной косынке и халате. Она вела свой рассказ на китайском, а Миша переводил.

Нам показали еще живых окуклившихся личинок, в специальных лотках, потом рассказали, что пока личинки не вылупились их убивают, а коконы сортируют. Самые лучшие идут на изготовление ниток, остальные используют для одеял, набивки подушек и прочее. Дальше подвели к огромному чану, где в мыльном растворе вываривались коконы. Пожилая китаянка у следующего чана, специальным веничком поболтала в воде и вынула тонкие, как паутинки нити. Зацепила их на специальной большой деревянной катушке, зафиксированной сбоку от чана, и начала наматывать.

По сути, это было не фабричное производство, а мануфактурное. Но от этого только интересней.

– Можно купить коконы? – Тихо спросила я Мишу.

– Сухие можно, потом скажешь, что нужно.

Дальше нам показали вываренный, но не размотанный кокон, работница с легкостью его натянула на металлическую дугу, убрала личинку, мусор и уже чистый стала растягивать до размера известного мне шелкового колпачка. Такое мне нужно то же. Незаменимая вещь в валянии.

После нам позволили растянуть один такой колпачок на специальную «болванку», а по факту четыре штыря. В дальнейшем это будет шелковое одеяло.

Для чего служит вторая комната я узнала, как только мы в ее зашли. Догадалась по запаху, и чуть не запрыгала от радости. Другие экскурсанты подобных чувств не испытывали, прикрывая лица кто платком, кто рукавом. Ведь пахло тухлятиной. А значило это, что здесь красят индиго. Рассказ девушки подтвердил мои догадки, и она показала собравшимся настоящее чудо, как извлеченный из вонючего чана моток шелка стачала становится зеленым, а потом синий. Индиго я тоже мысленно включила в список покупок. Эх, не всё же на турнире мне драться, да на гитаре играть, можно будет и поколдовать у чана немножечко. Как делать индиговый куб я знала, но стоил этот порошочек очень дорого, так что часто им не покрасишь. Да и сложности свои есть. Это вам не марена, где главное не перегреть, тут нюансов больше, чем правил.

В следующей светлой комнате стояли два огромных ткацких станка, за которыми сидели две девчушки лет по восемь максимум. Ткани делали самые простые, что характерно белые. Значит красят они их потом, скорее всего используя кубовую набойку.

И действительно, последней комнаткой был магазин, где нас напоили чаем, рассказали, что фабрика принадлежит семье, хранящей традиции и секреты. На полках лежали синие ткани с характерными белыми рисунками, висели нитки в пасмах, было пара стеллажей с одеждой. Я выторговала пакет конов, грамм сто платочков, килограмм индиго, несколько пасм разноцветных ниток и два здоровенного отреза ткани. А еще я не удержалась и купила плотный стеганный пиджак, или скорее даже куртку, где по синему шелку разлетались белые лепестки цветущей яблони. Торговалась как в последний раз, но все остались очень довольны друг другом. Настолько, что Миша, показав другим членам команды место, где можно было поесть более или менее адаптированной еды, утащил меня в какую-то дико самобытную забегаловку, в которой белого человека, судя по всему и не видели никогда.

– Миша, а с шерстью такая фабрика есть? – Спросила я его, когда две здоровенные тарелки с пельменями пыли съедены как минимум на половину. Гид задумался, потом покачал головой.

– Нет, с шерстью большие заводы работают. Там плохо. Шерсть везут от вас и из Монголии, она грязная, пахнет плохо, вокруг все в мусоре.

– Понятно, – покривилась я, вспомнив видео о такой фабрике. Руно лежало прям на улице под солнцем, дождем. Его, не сортируя, везли трактором на переработку все сразу не разделяя на хорошее и плохое, на длинное и короткое. Но вся печаль состояла в том, что российские фирмы, производящие нитки и ткани преимущественно работали с именно этой шерстью. Выращенной в Бурятии, и похабно переработанной в Китае.