Реальность сердца - [7]

Господин Гоэллон обернулся к Кадолю и напоролся на очередной острый взгляд. В этот раз капитан охраны особенно старательно сформулировал то, что думал. «Сопляки, — почти услышал его голос Саннио. — Какие ж вы сопляки…».

Летнее море казалось спокойным и ласковым. Весенние шторма давно уже прошли, впрочем, в Четверном море, больше походившем на огромный залив, они никогда и не были такими страшными, как на востоке, на побережье Северного и Фаирского морей.

Там весной и осенью ветер срывал ставни с петель, грозился лишить дома нерадивых хозяев крыш, сносил сараи и опрокидывал телеги. Гневные волны бились в скалистые берега, словно норовя размолоть в песок непокорную твердь. В Брулене о подобных штормах, случавшихся раз или два в столетие, слагали легенды. Эмиль остановил коня на холме. Внизу раскинулся портовый город, как всегда, бурливший жизнью. Там разгружали корабли — сновали грузчики с тяжелой поклажей, ехали набитые товарами телеги, суетились купцы и приказчики. Мальчишки тащили отцам обеды и останавливались поглазеть на силачей, для которых жонглирование неподъемными тюками и ящиками было не трюком, а повседневной будничной работой. Приставы кого-то ловили в толпе на пристани, — должно быть, невезучего карманника. Жизнь в порте Бру текла своим чередом, не слишком-то замирая и в первый, праздничный день девятины. По левую руку лежал замок Бру. Когда-то это была могучая неприступная крепость, век за веком отражавшая все посягательства соседей. Сейчас о тех временах напоминали лишь очертания замка. Массивные крепостные стены с солидными башнями в углах, которые, прищурившись узкими окошками, бдительно следили за всем, что творится внизу; донжон, возвышавшийся над стенами, и приросший к нему приземистый, угрюмый дом с щелевидными окнами; ворота с надвратной башней. Все это было сложено из грубого серого камня. Но ров вокруг замка давно уже был засыпан, земля поросла травой, и теперь контуры рва едва открывались пристальному взгляду. Тяжелые ворота никогда не закрывались изнутри, и дежурил над ними не сторожевой отряд, а отпрыски слуг, сообщавшие страже, кто едет, с каким грузом и откуда. Эмиль недолго раздумывал, куда ему повернуть — направо, в порт, или налево — в замок. Корабли в Оганду выходили из порта Бру почти каждый день, а он не слишком торопился. Первые дни он ехал так быстро, как мог, опасаясь погони, но вскоре понял, что никто не спешит отправлять ему вслед солдат с приказом об аресте, и дальше уже не мучил ни себя, ни коня. Если начинался дождь, он, не слишком досадуя, проводил на постоялом дворе не только ночь, но и день. Дожди моросили часто, так что дорога до Брулена заняла три седмицы. Немного подумав, Эмиль спустился по холму налево. В прошлом году он въехал в Собрану почти в это же время, и нанес визит баронессе Брулен, которую знал с детства. За этот год линия его жизни сделала лихую петлю и привела туда же, откуда он начал…

— Не велено пущать, — преградил всаднику путь бородатый дядька с бердышом, отиравшийся у ворот; Далорн его не знал даже в лицо. — Возвертайтесь, ваша милость.

— Меня пускать не велено? — изумился Эмиль, спешиваясь.

— Не вас, а никого. Господин барон не велели.

— Да я и не к нему, а к госпоже баронессе. Дядька хлопнул широким ртом, булькнул, вылупил глаза и стал похож на здоровенную жабу с жесткой рыжей бородой и шкуркой, покрытой коричневыми пятнами.

— Померли госпожа баронесса, — выбулькал наконец стражник. — Сегодня. Вот барон, как есть, и не велели пущать. Вы езжайте назад, ваша милость… Услышав подобное известие, Эмиль опешил. Он сделал пару шагов по направлению к бородатой жабе, неумело опиравшейся на свой бердыш, поманил стражника рукой с зажатым меж пальцами золотым. Приманка подействовала. Рыжий тоже подался вперед, привлеченный блеском монеты.

— Отчего же умерла госпожа баронесса? Заболела?

— Нет, ваша милость, убили их. Как есть с башни столкнули.

— Хм. Как у вас тут интересно… — протянул Эмиль, с большим трудом веря в то, что слышит; он кинул дядьке монету и полез в кошель за следующей. — А ты не врешь ли?

— Никак не вру, ваша милость, как можно, грешно же! — забулькала жаба. — Как есть так все было.

— И кто же этот неизвестный злоумышленник?

— Отчего ж неизвестный, как есть, известный, — дядька попытался перейти на шепот и даже доверительно наклонился в сторону Эмиля. — Девица къельская, которую госпожа баронесса приютить изволили. То есть, вестимо, не оне сами, а служанка ейная. Но по ейному приказу. Эмиль посмотрел на небо, потом на рыжую полулысую голову стражника. День стоял прохладный. Непохоже было, чтоб дядьке светом небесным голову напекло так, что он начал сочинять безумные истории. Къельская девица — это, надо понимать, та самая голубоглазая воспитанница герцога Гоэллона, по которой чах Кертор. Девчонка Къела приказала своей служанке столкнуть Марту Брулен с башни? Что за бред…

— И как ее зовут? — вряд ли по Брулену бродили десятки къельских девиц, но нужно же удостовериться…

— Служанку-то? Олена… не… Олина! Оченно блядского поведения она, ваша милость.

— Да не служанку! — Особенности поведения неведомой служанки Эмиля заботили мало.