Реальность сердца - [39]

— Вы будете только указывать дорогу. Ясно?

— Да, господин Рене, — глазами сверкать мальчишка так и не отучился, но действительно выполнял все приказы Алларэ. Безропотно и безупречно. Рене не раз задавался вопросом, почему считает девятнадцатилетнего, почти взрослого уже парня — юнцом, почему называет про себя именно «мальчишкой». Иначе, тем не менее, не получалось. Тонкий, гибкий, как ивовая лоза, но все еще угловатый, то застенчивый, то вспыльчивый — нет, на взрослого он никак не тянул; Рене все время казалось, что ему пятнадцать, а не девятнадцать. Лицо, очень красивое по любым меркам, тоже было именно по-юношески гладким, нежным и слишком уж выразительным. Кесслер, проживший самостоятельно в столице почти год, вхожий в лучшие дома Собры, считал себя взрослым, и привык, чтобы к нему относились соответственно.

Рене сам удивлялся тому, какое удовольствие ему доставляет тыкать парня в каждый промах, каждую ошибку и глупость — именно как юнца, бестолкового щенка, неопытного и беспомощного. Бруленец напрашивался на подобное, и как раз тем, что полагал себя опытным, разумным и самостоятельным. У Рене была целая куча младших родственников — братья родные, двоюродные и троюродные, племянники ненамного младше его самого и еще полным-полно родни лет пятнадцати-двадцати, и он считал, что превосходно умеет с ними ладить. Никто не вызывал таких чувств, как порученец. В чем дело, Алларэ не понимал.

Именно о причинах загадочной неприязни и раздумывал Рене, глядя на склоненную в унынии черно-медную голову Кесслера, и в очередной раз сражаясь с желанием отвесить мальчишке подзатыльник, когда снаружи настала тьма. Алларэ отчасти реализовал свою мечту, уронив зрительную трубу тому на макушку. Парень ойкнул, вскочил, едва не сбив Рене с ног, потом они вместе наклонились к окошку, которое было прорублено слишком низко: от пола до середины бедра. Рене считал про себя до ста, и поняв, что света не будет, приказал:

— Начинайте! Им повезло, несказанно повезло уже во второй раз: кто-то, должно быть, испуганный неожиданным приходом темноты, решил открыть ворота. Зачем — Рене раздумывать было некогда. Он бранился на бегу: ничего не было видно не только стражникам Шенноры, но и ему самому. Лишь немногие из его отряда успели зажечь факелы. Короткая схватка у ворот, еще одна — снаружи, у тяжелых дверей замка. Весь план полетел к сельдям под хвост. Разобраться, остался ли кто-то во дворе, чтобы снять остаток охраны и покончить с арбалетчиками в угловых башнях, Рене не мог: он не видел дальше вытянутой руки. Оставалось догадываться по шуму и выкрикам. Кажется, первая сотня все-таки успела и вломиться во двор, и выставить караул снаружи. Вторая должна была оцепить крепость на случай подхода городской стражи. Вот в том, что теперь этого стоит опасаться, Рене сильно сомневался. Отсюда до казарм — четыре мили пути, и будь он проклят, если в кромешной тьме кто-то успеет сообщить в казармы и привести отряд обратно, пока Алларэ не закончит в Шенноре… Сорен бежал за плечом алларца, подсказывая, куда свернуть. Рене не рвался вперед; если бы не мальчишка, он возглавил бы свой десяток, но приходилось прикрывать Кесслера, который оказался надежным проводником, а вот что из него выйдет достойный боец, Алларэ сомневался. В коридорах крепости было куда легче, здесь-то таких потемок не было. Через каждый десяток шагов на стенах висели факелы, по двое в подставке. Они чередовались, обеспечивая довольно тусклое, но надежное освещение. Два поста охраны, находившиеся ровно там, где и подсказывал план, преодолели без особого труда: первый и вовсе был покинут, на втором остался лишь перепуганный юнец, который начал мямлить что-то невнятное. Удар по голове прервал беспомощный лепет.

Второй уровень подвала. Троих стражников, вооруженных короткими мечами, убили быстро и без лишнего шума, четвертого, который не пытался сопротивляться, обезоружили и ударили в висок рукоятью кинжала.

— Направо! Пятая камера по левой стене!

— Обыщите охрану, нам нужны ключи! — приказал Рене, убедившись, что дверь не только заперта на тяжелый засов, но еще и закрыта на огромный, с два кулака, замок. — Быстрее! Дорого было каждое мгновение. Алларэ досадливо обернулся через плечо, там, где тяжело дышал Кесслер. Полутемный коридор, уходящий вдаль на сотню шагов, был пуст. Ряды деревянных дверей чередовались с выступами каменных стен. Редкие факелы освещали стены, сочащиеся влагой, на диво чистый пол, низкий потолочный свод, с которого кое-где капала вода. Шеннора стояла слишком близко к реке, чтобы в подвалах не развелась сырость. Сколько Реми провел здесь? Сначала его содержали на третьем этаже, там, где тепло и сухо… От напряженного беспокойства в голову лезла всякая чушь, например, вопрос «сколько раз в день здесь моют полы, и зачем это делают?». Габриэль долго, слишком долго ковырялся с замком. Рене рявкнул на него, гвардеец только пожал плечами и продолжил подбирать ключ. Второй десяток, тот, что шел с отрывом в пять минут и должен был охранять уже расчищенную отрядом Рене дорогу, наверняка делал свое дело. Алларэ очень на это надеялся. Еще — на то, что большая часть стражников связана сражением во дворе; на то, что внезапно пришедшая тьма слишком многих повергла в панику и суеверный страх… Воин был на их стороне, и все же нельзя было терять попусту ни мгновения. Дверь распахнулась. Рене шагнул внутрь и в первый момент никого не увидел: в камере было абсолютно темно. Даже привыкшие уже к полумраку глаза не могли нащупать в тусклом свете из коридора контуров предметов. Если они вообще тут были…