Реальность где-то рядом - [76]

– Кирилл может сделать так, чтобы его слышал кто-нибудь еще, кроме вас?

– Нет, – мотнул головой Сергей. Кир нахмурился.

– Еще вопрос, – сказал майор, – о вознаграждении. Что мне будет, если я вам помогу?

Кир пожал плечами:

– Да что хочет. В разумных пределах, конечно. Но на лимон может рассчитывать твердо.

– Евро? – переспросил Сергей.

– Разумеется, – хмыкнул Кир, – не австралийских долларов.

Сергей повернулся к майору:

– Миллион евро. Как минимум.

– Тю, – сказал майор с кривой усмешкой, – не так уж и мало, да? И даже ничего противозаконного сделать не надо, это просто подарок какой-то. Ладно. Сколько времени у меня есть, чтобы организовать операцию по спасению?

– Не знаю, – Кир пожал плечами, – сколько меня еще Лахнов тут держать будет? Может, час, может, день.

– Он не знает, – сказал Сергей, – может, час, может, больше.

– Ясно, будем работать быстро. Ну нам не привыкать. Возможно, мне потребуется узнать какие-то подробности, поэтому оставайтесь здесь, никуда не уходите, – быстро сказал майор и громко закончил: – «Код сто двадцать семь»!

И исчез. Кир стрельнул взглядом по месту, где только что стоял майор, потом бросился к стене и пропал в ней.

– Э… – сказал Сергей, – что случилось-то?

Но Кир уже вернулся.

– Они все пропали. Это, наверное, команда на выход из симулятора была.

– Наверное, – согласился Чесноков, – интересно, если ты скажешь «код сто…» и так далее, что-нибудь случится?

Кир ненадолго задумался. Потом встряхнулся и четко произнес:

– Код «сто двадцать семь».

Ничего не произошло, Кир вздохнул.

– Не больно-то и хотелось, – пробормотал он с разочарованием.

– А если я? – спросил Сергей.

– Не надо, – Кир мотнул головой, – скорее всего, будет то же, что и со мной, то есть ничего. Но лучше не проверяй, тебе же выходить некуда. Они ладно, в саркофагах очнутся, а ты куда собрался?

– Код «сто двадцать семь», – сказал Сергей. Покачал головой.

Кир смотрел на него с недоумением и обидой.

– Ты чего? – спросил он негромко. – Ты же сам говорил, что хочешь жить любой, пусть даже виртуальной, жизнью. Или ты врал, только чтобы меня успокоить?

– Да нет, – сказал Сергей, садясь на землю, – не врал. Просто показалось, что риск оправдан. Вдруг я бы сейчас тоже очнулся в саркофаге?

– В каком саркофаге? – устало спросил Кир, садясь на корточки напротив Сергея и заглядывая ему в глаза. – Ты же уже решил, что ты – не человек?

– А вдруг? – Сергей отвел взгляд, усмехнулся. – Скажи еще, что ты не пробовал никаких сомнительных лекарств. Или скажи, что не выпил бы какое-нибудь снадобье, которое могло бы поставить тебя на ноги. Могло бы убить, но могло бы и вылечить. А?

– Нет, – сказал Кир спокойно, – я не принимал ничего, не посоветовавшись с папой и с врачами. Мной сейчас занимается доктор Самойлов, он очень хороший специалист, и я ему верю. Какой смысл платить немаленькие деньги лучшему в мире нейрохирургу и не верить ему?

– А, ну да, – Сергей протяжно вздохнул, – ты же у нас человек. А не программа какая. Поэтому у тебя все логично. И все со смыслом.

Чесноков замолчал, глядя вдаль. Глядеть вдаль получалось не очень – горизонт был закрыт множеством разнородных, не стыковавшихся друг с другом деталей пейзажа.

– Сергей, – тихо сказал Кир после недолгого молчания, – почему ты мне не веришь?

– Сложный вопрос. – Сергей откинулся назад, прислонился спиной к стене и принялся смотреть вверх. Вверх смотреть было лучше. – Потому что я не знаю, чему вообще можно верить. Как можно чему-то верить, когда я в жизни не видел ничего настоящего? Ничего объективного?

– Ну… – сказал Кир, – остается логика. Логика объективна. Если из «А» следует «Бэ», а из «Бэ» следует «Цэ», то из «А» следует «Цэ».

– Логика… а шла бы она… ты, кстати, с рождения парализован или как? Извини, если опять на больное, но я не зря спрашиваю.

– Да ничего, нормально. Это неприятно, когда неожиданно. Когда уже забыл, а оно – бух, как снежок за шиворот. А когда помню – нормально. Поэтому лучше никогда не забывать. Диплегия. Детский церебральный паралич. Его проявления редко заметны с самого рождения, у меня вроде бы то же было. Я не знаю подробностей, мамы давно в живых нет, а папа не любит о тех временах рассказывать… ему тогда туго приходилось. Если бы меня сразу стволовыми клетками лечили, можно было бы вылечить, но это и сейчас недешево, а тогда вообще сильно дорого было… А папе едва-едва на еду денег хватало. В институтах тогда мало денег платили. А ты почему спросил?

– Вопрос один прояснял. Если ребенок с детства парализован, он обычно и в умственном развитии отстает.

Кир усмехнулся:

– У детей с ДЦП обратная тенденция. Процент одаренных даже больше, чем в нормальной выборке. Если нет серьезного поражения мозга…

– Я знаю, – Сергей кивнул, – я же еще и психолог. Где-то. Неврологию немного помню, – помолчал немного и добавил: – Программист тот, в предыдущей игре, недоумевал, как ты мог японцев обскакать. Которые четыре года писали-писали свой «ИИ», да так и не написали.

Кир фыркнул:

– Тоже мне комплимент. Япошки, они, конечно, ничего, они умные. Но они же самураи, блин. Им кодекс чести не позволяет мыслить хотя бы на полшага в сторону. Понимаешь, есть два подхода к созданию «ИИ». Первый – это путь изнутри. Всякие нейросети, экспертные системы…