Реальность 7.11 - [16]

— Ненавидят? — удивлённо переспросил Иттрий. — Уверяю тебя, ксенофобия и ненависть — разные вещи. Вторая нужна, чтобы замаскировать первую.

На моём лице, должно быть, отразилось недоумение. Иттрий взял со стола кружку и начал бесцельно вертеть её в руках.

— Видел когда-нибудь тараканов? — внезапно спросил он. От неожиданности я засмеялся, но эмпат сохранял серьёзность.

— Видел? — повторил он.

— Ну, разумеется! Я, кажется, понял, о чём ты. Тараканы такие мерзкие на вид…

— …что в первый раз ты бежишь от них сломя голову! — подхватил Иттрий. И очень тихо закончил:

— А потом тебе хочется их убить…

Больше он ничего не прибавил, но я почувствовал какую-то неловкость. Неудобно было спрашивать у Иттрия, испытывал ли он по отношению к огам нечто подобное. Потом я вспомнил, что когда мы встретились, он улыбался. Теперь, задним числом, мне казалось, что улыбка была несколько принуждённой. И он ни разу не взглянул в сторону фургона, старательно делая вид, что не происходит ничего особенного. Чересчур старательно.

В конце концов я решил обойти эту скользкую тему.

— Но ведь оги не тараканы, — сказал я. — Что касается Рема… возможно, у него были какие-то личные причины не любить огов.

— Тут ты попал в точку, — поспешил ответить Иттрий. — Он не особо распространялся о своём прошлом, но некоторые слышали, как он рассказывал своей девушке, что жил в плену на Фабрике.

Я пожал плечами и пробормотал:

— Не знаю, чему тут больше удивляться: тому, что у него была девушка, или его байкам на эту тему.

— Значит, тебе в это не верится? — напрямик спросил эмпат.

— Не очень, — признался я. — Хотя… если это правда, у него могли быть счёты с огами и их хозяевами. Но тогда получается, что здесь он был на своём месте. По какой причине его объявили в розыск?

— Может быть, он приложил руку к развалу Купола?

— Каким образом? Ты же не будешь спорить, что там было Изменение?

— Но наши хозяева отрицают свою причастность, — возразил Иттрий, понизив голос. — А в этом Реме… было кое-что странное.

— У нас считают, что все утильщики… малость того. — Я повертел пальцем у виска. — Уж прости за откровенность.

— Ничего, — он засмеялся. — У нас то же самое говорят о транзитниках. Но я, слава богу, эмпат и могу судить со своей колокольни. И когда я говорил о Реме, я имел в виду нечто такое, что может увидеть только эмпат.

— Что именно?

— Ты знаешь, эмпаты воспринимают синты. Матрицы, которые лежат в основе человеческой психики. Так вот, у Рема синт был неполный… Мне трудно объяснить тому, кто не видит. Ну, как бы полустёртый. Одни линии есть, а другие словно… словно зарубцевались, вот.

— Погоди… — попросил я. — Мне уже просто интересно. А мой синт ты тоже видишь?

— Ну… вообще-то, они видны не всегда, — стеснённо произнёс мой приятель. — Ярче — в те минуты, когда человек сконцентрирован на чём-то важном. Ещё при сильном волнении. Но, в общем и целом, — да, я его видел: там, на дороге. Я не знаю, что у тебя за синт. Мне такие раньше не попадались.

Мы чуть-чуть помолчали — надо полагать, он давал мне время на усвоение информации. Наконец я спросил:

— А синт Серебрякова? Его ты определил?

— Да, — довольно уныло сказал Иттрий. — По базе данных ТЦ.

Я так и не успел спросить о названии, потому что Перестарок вынырнул из боковой двери, будто чёртик из табакерки, да не один, а в сопровождении давешнего юнца, сторожившего двор и ворота.

— Ну, молодёжь, ещё не наболтались? Груз сдан, мы можем спокойно ехать. — Он посмотрел на наши недовольные лица и, вытянув обе руки, легонько похлопал нас по плечам: — Встретитесь ещё в «Мосандере»…

— Где-где? — переспросил эмпат. Перестарок показал в улыбке все свои уцелевшие зубы.

— В лучшем баре этого города!

— А это мысль, — одобрил я. — Ладно! Спасибо за чай… В следующий раз угостимся чем-нибудь покрепче.

Иттрий невесело усмехнулся.

— Наверное, после сегодняшнего мне это не помешает.

И я вспомнил, что вот-вот они должны включить свои топки.

— Может, проводишь нас до ворот?

Юнец-привратник вдруг вынырнул из полусонного забытья.

— А правда, слухач, проводи их наружу! Я наломался, как кляча, а погодка там…

— Погодка шепчет! — бодро сказал Перестарок.

— Ага, шепчет. Аж за воротник льёт.

— Тебе-то что? Это ж твоя стихия, Гуппи, — сказал Перестарок. Юнец надул свои пухлые губы и впрямь сделался похожим на аквариумную рыбку.

— Ничего. Я закутаюсь поплотнее, — поспешно сказал Иттрий. Привратник снял с шеи магнитный ключ и протянул ему.

— Только не потеряй. А то с нас обоих головы снимут.

— Я понял, — терпеливо сказал Иттрий, но Гуппи продолжал посылать нам вслед свои напутствия:

— И фонарь возьми… И сапоги!

— Смотри, какая забота! — тихонько сказал Перестарок, когда мы удалились от юнца на достаточное расстояние. Иттрий хмыкнул.

— Он действительно устал. И хотел бы выпить без свидетелей.

Мы поднялись по какой-то лестнице и оказались в гулком пустом коридоре. Там было бы темновато, если бы не стена из прозрачного пластика — сквозь неё сочился красный свет. Другая стена была как из холодного, чёпного мрамора.

— Мне мерещится, или ты действительно перепутал спуск с подъёмом? — спросил Перестарок.