Реализм Гоголя - [23]

И когда через несколько строк Гоголь описывает запорожца, его костюм, его лихую пляску, — уже звучат здесь ноты «Тараса Бульбы»; и трудно, пожалуй, сказать, чего больше в этом описании, восхищения ли запорожцем эпической легенды или печальной усмешки над тем, что этот запорожец — уже вовсе, не легенда, а просто гуляка и ярмарочный пьяница в окружении не слишком героического быта. А ведь этот полукомический-полуэпический запорожец все-таки открывает просвет из быта в легенду: ведь это он, оказывается, продал душу черту. Так быт опять сближается с легендой, и наоборот, и сближаются они в непримиримом противоречии.

Поэзия «Вечеров на хуторе» осмысляется как утерянный заблудившимся человечеством «золотой век», расколовшийся на мечту (или даже мечтательство) и зло жизни. «Нет, прошло времечко: не увидать больше запорожцев!» — так горько сетует рассказчик «Пропавшей грамоты», и это сетование станет основой композиции гоголевского «Миргорода».

Таким образом, уже «Вечера» намечают систему объединения ряда рассказов во внутреннем единстве книги-сборника, не простого и внешнего объединения единством рассказчика, или единством переходящих героев, или единством сюжетной цепи продолжений, или даже единством жанрово-композиционного сходства рассказов и т. п. (например, как у В. Ирвинга, или Гауфа, или в «Озорных сказках» Бальзака, или у Брег-Гарта, или у Конан-Дойля и т. п.), а идейного объединения единством системы воззрений на мир, при котором целостное выражение идеи образуется лишь в совокупности рассказов книги, в их взаимоосвещении. Эта система единства еще глубже проникает в самую суть второго сборника Гоголя — «Миргород».

В самом деле, «Миргород» — это не только сборник из четырех рассказов, это как бы единая книга, заключающая единую установку, книга, в которой каждая из четырех повестей соотнесена со всеми другими как часть общей художественной композиции, как своего рода глава общего построения. Разумеется, это вовсе не снимает «отдельности», самостоятельного художественного и идейного значения каждой из этих повестей; разумеется, и «Тарас Бульба», и «Вий», и другие «части» сборника могут быть восприняты отдельно, вне связи с другими повестями цикла, и в отдельности они заключают полноценное идейно-художественное содержание.

Это доказывается и тем, что сам Гоголь напечатал отдельно — еще до «Миргорода» — одну из повестей, затем вошедших в сборник, повесть о двух Иванах, и тем, что в течение ста с лишним лет все четыре повести, в особенности «Тарас Бульба», издавались, читались, изучались в школе порознь, в отдельности. При этом их мощное воздействие на умы, их идейно-художественная сила, видимо, не пострадали от такого их «бытования».

Все это, однако, нимало не снимает вопроса о том, что в своей совокупности они образуют идейное построение особого смысла и значения, не заключенное полностью в каждой из них порознь. Ведь и то обстоятельство, что, например, каждый отдельный человек есть бесспорная самостоятельная реальность, что он являет собой законченную индивидуальность, — вовсе не противоречит реальности и самостоятельной ценности таких явлений, как семья, класс, народ, или иначе — рота, полк, армия и т. п., членом которых выступает тот же человек. Аналогичные явления мы наблюдаем и в искусстве. Подобно тому как нередко отдельные части симфонии или сонаты исполняются отдельно и приобретают в жизни людей свое особое и самостоятельное значение, не переставая тем самым быть частью единого, объемлющего их идейного построения, — и в других искусствах нередко мы видим аналогичные явления. Каждая из трех частей триптиха Перуджино — отдельная картина, самостоятельно существующая как идейная и композиционная замкнутая структура; но весь триптих — это тоже единое произведение искусства, в котором каждая из трех частей соотнесена с другими в едином идейно-композиционном содержании. Каждая из картин, составляющих роспись Сикстинской капеллы Микеланджело, — это самостоятельное и глубочайшее создание гения; но в целом, в единстве всего грандиозного замысла и в единстве композиционного соотнесения, они образуют смыслы, идеи, образы, не сводящиеся только к арифметической сумме ряда произведений, а возникающие из внутреннего, идейного соотнесения их друг с другом, из суммы и из общности их.

То же, в сущности, мы наблюдаем, например, и в цикле портретов смолянок, созданном великим Левицким. Это даже не роспись одного зала, а — внешне — ряд отдельных картин-портретов, каждый из которых даже имеет свою отдельную раму; но в совокупности — это не просто серия тонких психологических зарисовок, а цельное восприятие и истолкование души девушки, собирательный и многообразный образ молодости и женственности и в то же время собирательный и осуждающий образ искусственной придворной цивилизации, опутывающей и искажающей обаятельную сущность девичьей души.

И разве не тот же принцип мы видим в архитектурных ансамблях великих мастеров (например, Росси), где каждое здание самостоятельно прекрасно, но высшая идея выражена именно данной совокупностью зданий, где отдельность одного здания перекликается с отдельностью другого, и деталь обработки угла Чернышевой площади находит свое соотнесение в рисунке фасада Александрийского театра — на расстоянии, может быть, в две-три сотни метров.