Реализаты - [3]

Поскольку учился мальчик не так уж и плохо, родители в его дела почти не лезли, позволяя практически всё, что не слишком выходило за рамки приличий и здравого смысла. Периодически появляющиеся в доме странные вещи типа самостоятельно ползающего хэндгама или глухо ворочающихся по ночам лего-роботов, в глаза не бросались и никого особо не беспокоили. Мало ли о чём фантазируют дети...

***

На момент Х Лукашу почти стукнуло двадцать. В активе у него была общественная гимназия Яна Кеплера, практически утрамбованные в голове комбинаторика, основы теории вероятности, аналитическая геометрия, комплексные числа, множества и ни одной схваченной с неба звезды. А ещё у него была Элишка.

***

Лето в тот год стояло удивительное. Июль был жарким и душным, как и положено июлю. Учёба была позади, и ближайшие две недели обещали быть безоблачными и безобидными.

Цвели липы. Прага пахла липовым цветом так приторно и зеленела так нежно, что голова шла кругом. Лукаш и Элишка избороздили пешком сперва парки, а затем и площади.

Лето всё звенело. Ничто не предвещало беды.

И тот самый день тоже начался просто и буднично.

- Сегодня по плану - пляж! - крикнул снизу Лукаш.

- Пляж так пляж, - пожала плечами Элишка с балкона.

А что ещё можно делать в летний день, кроме как изнывать от жары, которая началась ещё в мае?

***

На правом берегу Влтавы, за тоннелем в Вышеградской скале, сразу после яхт-клуба, раскинулся большой городской пляж. Конечно, Влтава - не море. Конечно, вода в реке грязная и на неё можно только смотреть. Но зато пляж тянется почти на целый километр, а купаться...

А можно и не купаться...

Они сидели у самой воды. Он - в жёлтых плавках, она - в синем бикини. Река текла тихо, сонно и величаво. Выше и ниже по течению тонкие ажурные влтавские мосты грациозно тянули свои аристократические спины. Солнце и облака отражались в ленивой воде.

У моста Палацкого разворачивался катер. Белый красавец-трёхтонник с широкой красной полосой и надписью "Аякс" по правому борту. Он шёл плавно и ровно, - так, словно ни ветра, ни течения были не в состоянии нарушить планов его невидимого капитана. Да, собственно говоря, так оно и было.

Ни Лукаш, ни Элишка, ни тем более остальные этим июльским утром и представить себе не могли, что катер этот - это не просто обычный кусок железа водоизмещением в три тонны, а слабое дуновение того непонятного и могучего, что через считанные секунды закружит лёгкой пылинкой саму реальность, к которой они привыкли.

Тем временем катер закончил разворот, и нос его оказался направлен точно в сторону пляжа.

***

Потом, намного позже, когда уже мало кто помнил о самом происшествии, и на слуху у всех оставался только сам Лукаш, самые внимательные вспоминали, что капитан катера, окружённый частоколом телекамер, производил впечатление выжившего из ума старика.

- Я развернулся у моста Палацкого, - рассказывал он пражскому Mezzo-TV, - разогнался и пошёл параллельно набережной, но у самого пляжа катер резко бросило вправо и вынесло на пляж. В момент выноса в воздух в один из винтов что-то попало, он на время перестал крутиться, машина заглохла, но по дуге меня снова бросило в воду и развернуло. Я сразу же тормознул и бросил якорь.

Элишка попала в винт.

Они бежали прочь от воды и мчащегося кошмара, но катер летел прямо на них.

Наверное, у судьбы всё-таки есть руки. Наверное, это и была та самая грозная рука судьбы: Лукаш пригнулся, как мог, закрывая голову руками, и жуть пронеслась на пару сантиметров выше его головы.

Движение Элишки было точь-в-точь таким же: пригнуться и прикрыть руками голову, но поднятый винтом катера ветер взъерошил её длинные волосы и одним рывком они ушли в оборот вращающихся над её головой лопастей. Лукаш, отброшенный в песок мощным ударом её тела, закручиваемого в проносящийся мимо винт, в первую пару секунд не чувствовал ничего, кроме изумления. Где-то впереди него бежала в похожей панике похожая юная пара. Он - налево, она - направо. Винт, намотавший на себя Элишку, прошёл мимо них, скребя лопастями песок, в котором прыгали и никак не могли остановиться белокурая Элишкина голова и кисти её рук.

А затем Лукаш пережил инсайт.

Он слышал о нём и раньше и считал чем-то вроде обычного спонтанного акта самопонимания. До сих пор считал.

То, что накрыло его на Вышеградском пляже, было не просто пониманием.

Накатившее на него нечто было одновременно явлением интеллектуальным и эмоциональным. Глядя на вращающуюся перед глазами смерть и на застывшую в общем крике толпу, он вошёл в странное и очень глубокое эстетическое переживание: то, что являлось его сознанием, что можно было назвать его душой, мягко скользнуло и вывернулось наизнанку.

Случившееся было не просто превращением бессознательного в сознательное. Мириады крохотных согласованных взаимосвязей, которые все эти миллиарды лет эволюции живого на земле были замкнуты друг на друге внутри ненадёжных разрозненных менингеальных оболочек, раскрылись у Лукаша наружу, как разворачиваются наружу лепестки у распускающегося георгина или как распускает свои мягкие щупальца отходящая от испуга актиния.