Реалити-шоу «Властелин мира» - [16]

Тени обступают, вот уже видны истлевшие скелеты в солдатской форме, скалят тёмные черепа. И нужно бежать, и не бежится, ноги будто приросли к земле, шар земной качается под ногами…

– Чего? Чай, небо с овчинку показалось? – хрипло спрашивает скелет.

– Ага-а…

– А не боись… чего дрожишь, озяб?

– Есть маленько.

– Так посиди, погрейся у костерка, ночь-то холодная… Что у вас за одёжа, на рыбьем меху, срам один…

Земля качается у Димки под ногами.

– А… вы кто?

– Меня Андреем зовут, – к Димке тянется истлевшая рука, – это вон Лешка, вон Илья…

Димка смотрит на истлевшую пилотку со звездой. Начинает догадываться. Нет. Быть не может. Немыслимо.

– Задумался, сам не понял, как на могилку набрёл?

– А-а… из-звините. Правда, задумался.

– Да уж извиним… мы уж любим, когда к нам народ хаживает… Старичок тут один ходил, Матвей Иваныч, сейчас запропал куда-то…

Димка глотает слюну.

– Уб-били… его.

– Кто убил? Война, вроде, уже шестьдесят лет как того…

– Да… отморозки какие-то ордена крадут.

– А-а, этот опять… – кивает Андрей.

– Кто этот?

– А то сам не знаешь… этот и есть… Как ни гоняй, а где-нибудь да и вылезет… Ну что, парни, оружие к бою… ночка сегодня весёлая будет…

Боязно Таньке.

Вот уж, казалось бы, сколько раз на дело ходила, а всё боязно. Нет, в красивых фильмах всё не так бывает, там супергероиня в облегающем костюме врывается в дом, стреляет с обеих рук, охранники какого-нибудь банка в панике разбегаются, героиня добивает главу охраны ногой по шее…

А тут всё не так.

Страшно тут.

А что страшно, сама виновата, сама напросилась, это Артур, идиотище, всё над Танькой посмеивался, малява, малява, вот Танька и кинулась доказывать, что не малява она никакая, в одиночку в дом чужой заберётся, ордена вынесет…

А сейчас боязно.

Какая там Лара Крофт…

Забирается Танька на подоконник, теперь, главное, вниз спрыгнуть потихонечку, мешок с орденами к себе прижимает…

– Тебе чего, девочка?

Оборачивается Танька, смотрит на хозяина с хозяйкой, муж и жена, одна сатана, проснулись-таки, черти…

Прыгает Танька, падает оземь, больно так, ордена-медали по траве рассыпаются…

– Девочка!

И некогда подбирать, ничего некогда, чиркает Танька спичкой, бросает в солому, политую бензином.

Ревёт пламя. Бежит Танька к забору, теперь бы ещё через забор перелезть, вот что сложно ещё…

Тёмные тени появляются из темноты ночи, радостно ёкает сердце, вот и Артур на подмогу… Нет, не Артур, истлевшие скелеты в истлевших пилотках с красными звёздами, бросаются к дому, сбивают ревущее пламя. Из темноты вываливается ещё кто-то, замирает возле Таньки.

– Танька? Ты?

Танька узнаёт голос, сама не поняла, как узнала, сквозь грохот бьющегося сердца, сквозь рёв пламени, которое уже сбивали парни там, там…

– Тань… ты чего?

Димка идёт к ней, не понимает, не верит, как Танька, почему Танька, откуда Танька, вот так, здесь…

– Ты чего?

Танька и сама не понимает, она чего. а чем она хуже, у всех в классе шмотки как шмотки, у Таньки оторви и брось, придёт в школу в юбчонке задрипанной, и Лариска, дура, хохочет, бомжа пришла…

А дедам на хрена ордена эти…

Танька бежит – через палисадник, через невысокий забор, и дальше, к шоссе, пока не поймали, не наподдали, вон там уже синие мигалки мигают, ой-ой-ой, лови-лови-лови…

Танька бежит к шоссе, быстро-быстро мелькают Танькины кроссовки…

– Та-а-ань!

Зовёт… ёкает что-то в сердце, зовёт, как тогда, на пляже, Та-ань, и Таньку хватает, обнимает, целует, ну как в кино…

Нет, нет…

Танька бежит к шоссе, вспыхивают вдалеке фары, Танька отчаянно машет рукой, подберите, увезите отсюда. Тормозит что-то причудливое, будто сошедшее с экрана старого-старого фильма, на таких машинах давным-давно ездили… У Таньки по истории выше двойки не было, и то помнит, были такие машины… в фильмах о войне…

Распахивается дверца, кто-то галантно подаёт Таньке руку, вот она уже не Танькой задрипанной себя чувствует, а какой-нибудь кинозвездой немого кино…

Танька садится в машину, рядом на сиденье чернеет что-то полусгнившее, смрадное, Танька не знает, но догадывается, кто. Лихорадочно припоминает какие-то приветствия, как там положено руку вскинуть… Нечто полусгнившее хлопочет, отставить, отставить, что-то говорит: резко, торопливо, страстно, Танька ни слова не понимает, по немецкому тоже выше двойки никогда не было. Да оно и неважно. Кивает и улыбается, тут, главное, молчи и слушай.

Вот теперь заживёт Танька. Как в кино. Не как в России этой задрипанной, в медвежьем углу, а как люди живут, будет ходить в маленьком чёрном платье с ниткой жемчуга, ездить на мерсах, это же у них Мерседес, да? Нечто полусгнившее прислушивается, узнаёт знакомое слово, кивает с гордостью, Мерседес, Мерседес…

Тянутся к Таньке гнилые челюсти…

– Блин, до города дотерпеть не судьба?

– Мне лопнуть прикажешь, или как?

– Ну, давай по-быстрому… в лес…

– Чёрт, это ещё что…

– Чего там?

– Эй, девушка!

– Оставь её, пьяная какая-нибудь…

– Да не… ты гляди… ловко горло прокусили…

Два человека смотрят на девушку у обочины, Танька лежит, смотрит в небо мёртвыми глазами, а как же Мерседес, а как же маленькое чёрное платье, а как же нитка жемчуга, а…

2013 г.

Песня Дома, песня Очага