Реабилитированный Есенин - [7]
От себя добавим, что подобные родители и их дети главным в жизни считают не знания, а то, как их затем удастся устроить в жизни. На беду нашу. Ведь после октябрьского переворота во властных структурах в России таковых недорослей было большинство.
Забегая вперед, отметим, что поэты-имажинисты не раз отмечали дремучую неграмотность своего собрата по перу. Вадим Шершеневич в своей книге «Великолепный очевидец» писал: «Где-то у меня долго хранилась «Магдалина» с такими фантастическими орфографическими ошибками в автографе, какие можно было придумать только нарочно».
Вспомним заодно, что в доме Есениных на самом почетном месте в рамке висел «Похвальный лист», выданный Сергею в 1909 году по окончании им Константиновского земского училища. И свидетельство того же Вадима Шершеневича: «Писал он (Есенин. – П. Р.) с помарками, но без ошибок».
Единственное, в чем преуспел наш будущий имажинист, – коварство. В одном из своих «романов» он выхвалялся, что никто в его классе гимназии не мог ставить так подножки, как он.
Завершая разговор о родословной, обстоятельствах рождения и воспитания будущего имажиниста А. Мариенгофа, остановимся еще на одной легенде, которую непременно «жуют» многие исследователи С. Есенина и поклонники Мариенгофа, – о якобы баронском происхождении его отца. Одержимый этой идеей, американский профессор Б. Большун, чтобы окончательно докопаться до истины, воспользовался услугами господина Никласа Шренка фон Нотцинга – одного из наиболее известных специалистов в области немецкой генеалогии. Но результат этого предприятия оказался нулевым. В благопристойной и добронравной Курляндии, куда адресовал своего читателя бывший имажинист, ни близких, ни далеких его родственников не оказалось. И вот что вынужден был написать в своей книге этот американский автор:
«Одно уже сейчас можно сказать, однако, почти уверенно: к прибалтийским баронам немецкого происхождения, так называемым “остзейским немцам”, семья отца Мариенгофа никакого отношения не имеет. И вот по какой причине: ни в одной геральдической книге этого района баронской семьи с такой фамилией обнаружить не удалось. Имелась семья с такой фамилией среди дворян Голландии, но эти Мариенгофы никогда в России не жили и никаких связей с этой страной не поддерживали». (Большун, Б. Есенин и Мариенгоф. «Романы без вранья» или «Вранье без романов»? С. 12).
Таким образом, А. Мариенгоф был уличен в очередной лжи. Прокутить все, как он писал, его деду, лошаднику и собачнику, было сложно. Поскольку никаких имений тот не имел. А появились они только благодаря неуемной фантазии его внука-имажиниста.
Как говорится в подобных ситуациях, с заоблачных высот следует спуститься на нашу грешную землю и подкрепить сказанное сведениями из других источников.
Поэт-имажинист Матвей Ройзман в своей книге «Все, что помню о Есенине» на страницах 195–196 приводит письмо к нему драматурга Александра Крона от 19 октября 1966 года. А. Крон, близко знакомый с семьей А. Мариенгофа в 1950-е годы, пишет: «Столь же лжива болтовня, что Мариенгоф ведет свой род от немецких баронов… Отец его, крещеный еврей…»
Таково истинное баронство Мариенгофа. А род деятельности его отца выясним из другого источника. Сестра Анатолия, Руфина, после его смерти в письме английскому литературоведу-слависту Гордону Маквею сообщала буквально следующее: «Мои родители в молодости были актерами, потом, когда они поженились, отец посвятил себя деловой карьере» (Мариенгоф, А. Роман без вранья. Оксфорд, 1979. С. 9).
Между прочим, имя сестры Руфины, как и имена сводного брата Бориса, деда, а также фамилию «двоюродного дяди-брата» Боба, обеспечившего Мариенгофу невиданную стартовую площадку для вторжения в окололитературную среду (вероятно, им был заместитель наркома водного транспорта Эпох Фридрихович Розенталь), «романист» ни в одном из своих произведений не называет. Cкорее всего, затем, чтобы скрыть от читателя их неостзейское происхождение. Ему же очень и очень импонировало баронское.
Удивляет только то, почему Мариенгоф так старательно «открещивался» от еврейской крови у себя, но в то же время заменял ею всякую другую кровь у Зинаиды Райх? Безусловно, потому, чтобы благодаря такому отмежеванию беспрепятственно титуловать себя бароном.
«Баронство» Мариенгофа импонировало не только ему самому и некоторым его друзьям, которые, по словам М. Ройзмана, ведут по этому поводу «лживую болтовню». Распространенное «образоносцем» 75 лет назад вранье о своей персоне так въелось в умы многих читателей, что вытравить его теперь очень сложно. И ярким примером тому служит уже неоднократно упоминаемый выше профессор Борис Большун. Сообщив на странице 12 своей книги читателям о том, что «к прибалтийским баронам немецкого происхождения, так называемым “остзейским немцам”, семья Мариенгофа никакого отношения не имеет”, уважаемый профессор тут же забывает о сказанном, и на странице 29 читаем следующее: «Нет, не был Мариенгоф тем беспринципным прожигателем жизни, своей и чужой, каким его представляют в некоторых исследованиях. Ничего он, видно, не унаследовал ни от собако– и цыганолюба немецкого барона-деда, ни от его “аморальной” еврейки-жены из кафе-шантана, как ему этого ни хотелось».
Тему автобиографических записок Михаила Черейского можно было бы определить так: советское детство 50-60-х годов прошлого века. Действие рассказанных в этой книге историй происходит в Ленинграде, Москве и маленьком гарнизонном городке на Дальнем Востоке, где в авиационной части служил отец автора. Ярко и остроумно написанная книга Черейского будет интересна многим. Те, кто родился позднее, узнают подробности быта, каким он был более полувека назад, — подробности смешные и забавные, грустные и порой драматические, а иногда и неправдоподобные, на наш сегодняшний взгляд.
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.
Селеста АльбареГосподин ПрустВоспоминания, записанные Жоржем БельмономЛишь в конце XX века Селеста Альбаре нарушила обет молчания, данный ею самой себе у постели умирающего Марселя Пруста.На ее глазах протекала жизнь "великого затворника". Она готовила ему кофе, выполняла прихоти и приносила листы рукописей. Она разделила его ночное существование, принеся себя в жертву его великому письму. С нею он был откровенен. Никто глубже нее не знал его подлинной биографии. Если у Селесты Альбаре и были мотивы для полувекового молчания, то это только беззаветная любовь, которой согрета каждая страница этой книги.
Книга французского ученого Ж.-П. Неродо посвящена наследнику и преемнику Гая Юлия Цезаря, известнейшему правителю, создателю Римской империи — принцепсу Августу (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Особенностью ее является то, что автор стремится раскрыть не образ политика, а тайну личности этого загадочного человека. Он срывает маску, которую всю жизнь носил первый император, и делает это с чисто французской легкостью, увлекательно и свободно. Неродо досконально изучил все источники, относящиеся к жизни Гая Октавия — Цезаря Октавиана — Августа, и заглянул во внутренний мир этого человека, имевшего последовательно три имени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.