Разыскиваются полицией - [100]

— Времени не хватило.

Дайана почувствовала, как его пальцы расстегивают пуговицы на ее блузке; теплота от его прикосновений проникала в самое нутро, превращаясь в желание.

— Не могу поверить, что ты рядом, — промолвил Ренфро и потянулся поцеловать ее. — Я считал, мне понадобится много-много лет, чтобы вытащить тебя оттуда. — Он еще крепче прижал ее к себе. — Я скучал по тебе, родная.

Они сидели обнявшись. В салоне машины становилось темнее, на небе появились первые звезды. Прошло еще немного времени, Ренфро посмотрел на Дайану и улыбнулся:

— Знаешь, а ты не застанешь Эфирда, пока не закроется последний бар. Может, поразвлекаемся в сарае?

Матрас показался ей удобным. Свет был погашен. Кондиционер гудел, заглушая рокот проезжающих по шоссе автомобилей. Гейл лежала, закрыв глаза, и пыталась уговорить себя заснуть.

Комната в удобно расположенном на автостраде отеле «Марриотт-Норт» была как две капли воды похожа на ту, что в отеле «Харви», которую она покинула после девяти часов вечера. У нее возникло ощущение, что можно обойти весь свет, однако покажется, что двигаешься кругами и, куда ни заберись, попадаешь в номер того же отеля. Это напомнило последнее кино, которое Гейл видела в тюрьме, пока политики не развернули кампанию по борьбе с преступностью и тюремное начальство не прекратило показы кинофильмов. Оно называлось… да, точно, «День сурка». Герой продолжал жить и вдруг обнаружил, что всякий день — это День сурка. Так и с ней: как бы далеко она ни убежала, а просыпается в том же номере отеля.

Гейл рано легла в кровать, и теперь на электронных часах мерцали цифры 11.24. Точка свидетельствовала о том, что время вечернее. Ночь только началась, а Гейл уже проснулась. Ей хотелось еще поспать, но сон не шел. Однако она не шевелилась и не вставала. Даже если не удастся заснуть, пусть тело отдохнет. Надо застыть, сосредоточиться на том, чтобы расслабиться, и сохранить энергию и надежду для восстановления сил.

Если она намерена выбраться из этой ситуации и искренне верит, что останется на свободе, следовало принять решение. Все продумать, действовать с осторожностью и не позволять чувствам довлеть над разумом. Беспристрастие — то, что необходимо прежде всего. В этом заключалось основное различие между Гейл, сидящей в неволе, и Гейл, вырвавшейся на свободу. И теперь все зависит только от нее, попадет она за решетку или нет. Разумеется, слепая удача может сопутствовать любой стороне: на нее может напороться коп и, не растерявшись, воспользоваться ситуацией. Или не напороться. Везение играет большую роль. Однако Гейл должна сделать все, чтобы подобного не случилось. Не гнаться за Дайаной. Предоставить сокамерницу ее судьбе. Бросить друга.

Все годы в тюрьме Гейл не приходилось принимать решений. Не было случая, даже если возникало желание. За нее решали другие. Она сидела за решеткой и не могла никуда уйти. Ела то, чем кормили. Ходила туда, куда велели, и делала то, что приказывали. Заключенные понимали, что ими правят идиоты, но психология раба удерживала от любого проявления бунта. Они присосались к государственной титьке и, как поросята на куче соломы, дрались между собой за место у соска. Им указывали, на что они имеют право и в какое время. Но тюремщики не могли проникнуть в их мозги. Отнять свободу мысли. Вот в этом-то и заключалась проблема, с которой предстояло справиться Гейл. Когда не возникало необходимости в действии, мысль летела свободно, а слова превращались в расхожий товар. Теперь положение изменилось: если Гейл считала что-либо нужным, ей следовало действовать. Или признать, что это пустые бредни, и ничего не делать.

Дайана стала ее другом. Помогла убежать из тюрьмы. Если бы она не помогла ей взобраться на дерево, не тащила бы через лес, не бинтовала бы ее рану и не взяла на себя всю грязную работу по выживанию, Гейл до сих пор сидела бы в камере и безвольно наблюдала бы, как ее жизнь, будто вода, утекает сквозь пальцы.

Но если она последует за Дайаной, то рискует собственной свободой.

Гейл снова посмотрела на часы. Курьер сказал, что придет рано. С паспортом. И тогда она сумеет уехать, куда ей заблагорассудится. В Европу. В Азию. Или на какой-нибудь дальний, дикий остров, где нет пластиковых денег, ничто постоянно не жужжит и не попискивает, а воздух пахнет чистотой.

Рано — это хорошо. Чем раньше, тем лучше.

Если она погонится за Дайаной и попадется — это будет предательством. Предательством Мэла, Криса и Мишелл, Рика Рида и Тома. Особенно Тома. Интересно, где его держат? Подвергнуть себя ненужному риску равнозначно отступничеству от веры.

Она может скрыться. У нее развязаны руки. Никто ее не осудит. И в первую очередь Дайана.

Дайана медленно ехала по дороге, пока не наткнулась на автофургончик Эфирда: старый, проржавевший белый с бирюзой «чампион» был втиснут на повороте в просвет между деревьями. Детектив сделал все, чтобы окружение напоминало: он очень далеко убрался из города. На мили вокруг не было ни одной живой души. В нескольких футах от ржавого остова гриля находилось то, что служило ступенями в жилище на колесах: доски на шлакобетонных блоках, все выкрашено из распылителя в серебристый цвет. От ближайшей ко входу ветки до рахитичного вида яблони в десяти футах была натянута гирлянда пластмассовых фонариков, бросающих красноватые отсветы на вытоптанный пятачок голой земли. Под деревом возвышалась внушительная гора зеленых, коричневых и прозрачных бутылок из-под пива и груда стеклотары более солидных размеров. Почти все бутылки были из-под «Уайлд терки». Хозяин фургона не отказывал себе в спиртном.