Разыскания о начале Руси (Вместо введения в русскую историю) - [148]

Перейдем к главному сравнительно лингвистическому аргументу А. А. Куника, к тем непонятным фразам в росписи князей, о которых мы говорили выше. Припомним, что Гильфердинг истолковал их таким образом: дилом твирем значит "я исполнен"; шегор вечем - "я есмь помощник" и т. д. Г. Куник, отвергая подобное толкование, предлагает объяснять эти речения в смысле числительном: они означают числа лет жизни или царствования данных князей. В числах этих он видит "поразительное сходство" с тюркскими. Вот прием объяснения, употребленный им в данном случае, по его же собственному рассказу.

Задавшись мнением о татарской народности болгар, достоуважаемый академик обратил свое внимание на чувашей и усмотрел в них "если не остатки камских болгар, то все же одну из тюркских отраслей, к которой принадлежали и жители Болгарского ханства в среднем Поволжье" (120). После открытия и издания г. Поповым означенной росписи, г. Куник обратился к известному знатоку татарских языков, В. В. Радлову, с просьбою сравнить непонятные речения с разными тюркскими числительными именами и с вопросом, не найдет ли он тут близкой связи с чувашским языком. Г. Радлов сравнил и нашел. Желающих видеть самый процесс этого сравнения отсылаю к данной монографии (138-143). Главную роль тут играют предположения об ошибках в рукописи, вероятно, кажется и если. И вот результаты: веч росписи есть то же, что чувашское виссе дилом = пилик, чет = сичча, шегор = саккыр, дохе = тукур и т. д. Сходство, очевидно, не особенно поразительное. Надобно отдать справедливость В. В. Радлову: в письме своем он сознает "всю неудовлетворительность" своих изысканий. А. А. Куник не усомнился, однако, приложить эти результаты к росписи, и, таким образом, получилось любопытное ее разъяснение. Одно только еще неудобопонятно: некоторые князья или властвовали, или жили дольше, нежели жили (sic.). Авитохол жил 300 лет, а жил двадцать пять. Ирник жил 108 лет, а лет ему было двадцать пять. Курт властвовал 60 лет, а жил тридцать восемь. Эсперих был князем 61 лето, а лет ему было пятьдесят один. Между прочим два слова, твирим и винех, которые прежде относились к тем же непонятным речениям, тут отнесены к числу собственных имен князей; хотя византийские историки таких князей не знают. Заметьте при этом, что вопрос о коренной народности самих чуваш далеко не решен. Некоторые, не без основания, считают их частью черемис, отатарившихся со времени монгольского владычества, т. е. после XIII века; древние наши летописцы не знают чуваш, и они являются отдельным народцем в истории только с XVI века[178]. И сам А. А. Куник, в примеч. на стр. 145, вдруг высказывает такую дилемму: "Хотя без сомнения родство между хазарами и болгарами было самое близкое, тем не менее в настоящее время приходится держаться того мнения, что чуваши составляют остаток болгарского народа, каким он был до разделения своего в V или VI столетиях. Или, может быть, чуваши не что иное, как отуречившиеся черемисы?" Следовательно, с одной стороны, приходится считать их остатком болгар, а с другой - вопрос, кто они такие? Что же после того означают все вышеприведенные выводы о народности болгар. Любопытно также узнать, на каких достоверных свидетельствах основано, якобы несомненное, "родство между хазарами и болгарами".

Итак, во-первых, темные речения росписи еще ждут своего разъяснения; а во-вторых, к какому бы не славянскому языку они ни принадлежали, отсюда еще очень далеко до вывода, будто это и есть остаток языка самих болгар. Выходило бы, что, с одной стороны они были вполне славяне, а с другой татары, в одно и то же время, и что книжники их, неизвестно зачем, употребляли рядом числительные имена славянские и чувашские. А в самом болгарском языке все-таки никакого чувашского элемента не оказывается. Впрочем, к каким выводам нельзя прийти с помощью таких приемов!

На третьем археологическом съезде, когда я предложил результаты своего исследования о болгарах, в числе возражателей выступил и г. Ягич, хорватский филолог, тогда еще профессор одесского, а ныне берлинского университета (теперь же петербургского). Он объявил, что исследования моего не читал, но что, во всяком случае, как лицо компетентное, со мною не согласен. Я попросил предварительно прочесть и вникнуть в мои доводы. Не знаю, исполнил ли он мою просьбу, а лягнуть копытом не преминул в своем журнале за 1876 г. (I, 593). Не знаю также, отчего сему слависту ненавистна самая мысль о славянском происхождении Руси и болгар; во всяком случае, в своей компетентности по данному вопросу он так и не убедил меня до сих пор. Я не хочу этим сказать, что г. Ягич плохой филолог. (Точно так же данное разногласие не мешает мне весьма ценить А. А Куника, как ученого, особенно как нумизмата и издателя памятников.) Нет, я просто не считаю сравнительную филологию наукою уже настолько зрелою, чтобы некоторые представители ее могли решать вопросы из истории языка и народа, не предаваясь гадательным, предвзятым и произвольным толкованиям. Особенно несостоятельность их обнаруживается при разборе каких-либо древних личных или географических имен. Чтобы определить народность таких имен, как Святослав, Владимир и т. п., не нужно быть ученым специалистом, а для распознания вообще славянских или неславянских имен слависты пока не выработали решительно никакого критерия; хотя претензии ученых, подобных г. Ягичу, громадные. Надобно, наконец, сознаться, что эти сравнительные лингвисты своими пристрастными и предвзятыми теориями немало тормозят разработку древнеславянской истории. Они, повидимому, и не подозревают существования основного закона сравнительной филологии относительно живучести языков и их взаимодействия при скрещении разных народностей. Очевидно, процессы этого взаимодействия они и не думают подвергать научным наблюдениям, и для них все еще возможным представляется быстрое радикальное превращение одного народа в другой, и даже таковое превращение завоевателей в народность покоренную, с немедленным и рабски-покорным усвоением себе языка последней и с полною, бесследною потерею своего собственного. История ничего подобного нам не представляет. Приглашаю своих противников поразмыслить об этом законе и хотя ради ученого приличия сделать несколько наблюдений, а пока они его не опрокинули я позволяю себе на его основании противопоставить историческое veto всем вышепомянутым quasi-научным лингвистическим приемам и толкованиям. Повторяю, такого превращения не было, потому что его не могло быть.