Разворот в никуда. Россия в петле Кудрина - [24]

У меня в Липецке есть знакомые зубные врачи. Они взяли к себе на работу парнишку нетрадиционной ориентации, а он оказался больших талантов и сказал: давайте-ка сделаем страничку в «Инстагра-ме». Липецк — совершенно не интернетизированный город, но после того, как он сделал страничку, врачи стали работать без выходных. Весь город, вся округа ломанулись только к ним. Их основная специализация — брекеты, а это десятки тысяч рублей, очень дорого и болезненно. При этом в соседних клиниках пусто, у всех кризис клиентов, а к ним идет вал, они уже прокляли все… Владелец фирмы говорит: «Скоро мои врачи начнут бить меня в подъезде, потому что у них один выходной в неделю и отпуска неизвестно когда». Тем не менее, это фантастический успех, потому что пришел скромный, не всем приятный мальчик и показал, как формировать сознание. И мир изменился кардинально.

Именно это происходит последние 30 лет, в результате чего и выяснилось, что формировать сознание рентабельнее, чем менять мир. И мы, полностью приспособленные для изменения мира, инструменты для его изменения, носители соответствующей идеологии — уже более поколения мы занимаемся несвойственными и противоестественными для себя действиями и будем заниматься ими какое-то время еще. Это шок, каких прежде не было. Мы к таким изменениям не готовы — мы не понимаем, что происходит. Мы просто оказались в другом мире, как рыбка, которая на плавничках вылезла на сушу. Совсем не факт, что она выживет. Глубина изменений, боюсь, непредставима. Причем я повторяю эту фразу лет 20, а она, эта глубина, так и осталась непредставима. Я все надеялся, что хотя бы система управления к этому адаптируется, но ничего подобного за поколение не произошло.

На этом фоне мировые проблемы достаточно просты и прозаичны. Резко выросла производительность труда, и оказалось, что для производства материальных и нематериальных благ нужно сильно меньше людей, чем есть сегодня. Образовался большой излишек людей, возник вопрос: что с ними делать? Ведь если человек живет ради прибыли, в рамках рыночных отношений, то лишний человек — он и есть лишний: он что-то потребляет, но производит отчетливо меньше. Его нужно как-то утилизировать. Причем наибольший разрыв между потреблением и производством не у тех людей, которые в Африке больны СПИДом и живут на полтора доллара в день, а у среднего класса развитых стран. Они много потребляют и очень мало производят, если вообще что-то производят. Задача самоутилизации встает перед человечеством в полный рост, это фундаментальная вещь, в отличие от Мальтуса[17]… Мальтус как говорил: «Слишком много людей развелось, нужно сократить часть человечества, и тогда земли хватит на оставшихся». Сейчас речь идет не о земле, а о рынках — о том, что люди производят слишком много для себя самих. Даже если пойти по пути утилизации лишних людей, все равно будут появляться новые, новые и новые… Это будет процесс сжимания — вроде шагреневой кожи — и самоубийства.

В неразвитых странах проблема решается физиологическим путем: от войн и конфликтов так называемой малой интенсивности до политики сокращения рождаемости… Кстати, чем война отличается от конфликта малой интенсивности? На войне опасное место — это фронт. В конфликте малой интенсивности фронт безопаснее, потому что жертвы среди мирного населения существенно выше.

В развитых же странах речь идет о том, чтобы отправить людей в виртуальный мир. Как командировка в один конец — чтобы человек забился в конурку, жил в виртуальном мире насыщенной, яркой жизнью и никому больше не мешал. Проблема, однако, в том, что такой образ действий все равно не рыночный. Вот когда из человека удастся при этом еще что-то получать, извлекать из него какую-то выгоду, тогда это будет массовая успешная процедура.

Этому самоубийству пока, к счастью, противостоит логика «человек как цель». Иначе говоря, человек ведь в принципе-то живет не для прибыли, а ради самосовершенствования — нам всегда казалось так. Но, когда мы пытаемся эту логику реализовать, то сталкиваемся с рядом нерешенных человечеством проблем. Прежде всего с той, с которой столкнулся Советский Союз: есть много свободного времени и нет внешней угрозы. Нет стимулов, которые заставляли бы личность совершенствоваться. «Как заставить человека совершенствоваться?» — это вопрос, который СССР не решил и от которого, собственно говоря, и погиб, если брать фундаментальные причины.

Вторая проблема — это отсутствие целевых функций, ведь личность многомерна. С деньгами все просто: прибыль есть — хорошо, убыток — плохо. Это одномерно. А как быть с личностью, у которой много разных параметров? Очень часто бывает, что гений оказывается мерзейшим человеком, а приятнейший, хороший человек оказывается абсолютной посредственностью, совершенно бесполезной для общества. Классический пример — Обломов и Штольц. Советская педагогика пыталась заниматься совершенствованием личности, но быстро скончалась.

В целом мы наблюдаем тенденцию отказа человечества от рыночных отношений. Главным становятся информация и культура, которые принадлежат всему обществу. Попытки заблокировать их при помощи цензуры или патентного права на интеллектуальную собственность проваливаются. Мы видим, что деньги теряют значение — значение приобретают технологии. Мы видим, что человечество уже управляется социальными сетями, которые перерастают в социальные платформы. Люди принимают решения абсолютно свободно, но при этом абсолютно предопределенно, потому что, когда вы находитесь на социальной платформе, вся ваша информационная среда контролируется создателем этой платформы. Уже появился термин «алгоритмические общества» — это общества, которые управляются через формирование разного рода социальных платформ. Там нет насилия, нет принуждения — они не нужны. Просто все, что вы слышите, знаете, на основании чего вы принимаете решения, — все это толкает вас в нужную сторону. Если в обществе будет сохраняться логика прибыли, то это, понятно, архаизация и новое средневековье, которое быстро перестанет быть компьютерным. Если же целью станет человек, то это очень хорошо, красиво и гуманно звучит, но это абсолютная неопределенность. Мы не знаем, как в такой среде действовать.