Разводы - [40]

– Режиссёр наш. Придурок.

Олег Борисович с фонариком осмотрел разбитую рожу театрального работника, покачал головой, но ничего не сказал. Деревенское безлюдье очень обманчиво. На самой пустой улице всё равно все видят, кто прошёл, куда, сколько у прошедшего жён и что в желудке. Невидимые наблюдатели зафиксировали каждый Ванин шаг и доложили в Мстёры. Поэтому объяснять нечего и не о чем спрашивать.

Проснулся Ваня в прекрасном настроении. Распухшую, посиневшую свою морду он нёс в администрацию с некоторой даже гордостью. Бондарев, напротив, был мрачен.

– Мы подумали и решили. Закрываем лавочку. Возвращайся в Москву, – сказал Олег Борисович. Ирина Павловна прятала распухший от слёз нос. Ей было жаль и Ваню, и театр.

– Отнюдь! – воскликнул режиссёр. – Спектаклю быть! Я понял, каким он будет! Где доярки, учителя, трактористы! Быки, поросята – всех собираем. Завтра репетиция!

Ирина Павловна сочинила объявление о начале репетиций. Первая редакция звучала так: «Уникальная возможность войти в удивительный мир театра под руководством выдающегося режиссёра».

Ваня поморщился, просил заменить слово «выдающегося». Ирина Павловна написала «гениального».

Ваня сказал, что совсем не это имел в виду. Ирина Павловна ответила, что не собирается бесконечно переписывать. Слишком много капризов для деревенского театра.

Расклеили в местах нереста интеллигенции. В фабричной конторе, в управлении молокозавода, в школе и на автобусной остановке.

Ваня предвосхищал взрыв, восторг! Московская богема сойдёт с ума, когда изящную комедию сыграют операторы комбайна и укротители доильного аппарата. Их грубость и угловатость даже следует усилить, гипертрофировать. Пусть актёры говорят топорно. Сколько новых смыслов и оттенков откроет такое решение! И как раньше в голову не приходило! Ваня не сомневался, богема оценит гротеск.

Он отказался от стихотворного повествования. В стихах надо точно в текст попадать, крестьяне могут зависнуть. Пусть говорят просто и обыденно. Ваня лично переписал пьесу на язык русской деревни эпохи конвульсий либерализма. Три дня потел. В новом виде произведение потрясало достоверностью.

На репетицию собрались десяток зевак и ни одного желающего играть. Трактористы и доярки разместились как можно дальше от сцены, готовые сбежать, если только с ними поздороваются.

– Это ничего! – сказал Ваня. – Начнём сами. Давайте почувствуем канву. Ирина Павловна будет читать женские роли, а вы, Олег Борисович, мужские.

– Не-не, я не могу.

– Бросьте. Вот текст! Это всё равно что орать на доярок, так же весело!

* * *

Бондарев упёрся, оправдывался занятостью и отсутствием таланта. Спор затягивался. Ваня плюнул. Ему хотелось поскорей начать. Он верил, что актёры будут ниспосланы в награду за муки.

Он стал читать диалог Теодоро и Тристана, отличая тоном одного от другого:

– Тристан, атас! Бежим скорей, встаём на лыжи!

– Влипли по самые гланды!

– Думаешь, она нас засекла?

– Ещё бы! Топаешь как слон! Она же не глухая!

Зал затих. Прилюдно, у всех на глазах, рождалось чудо.

– Ирина Павловна, ваш текст. Начинайте.

– Ах да. Простите. Эй вы, двое, стоять! Стоять, я сказала! Я вас запомнила! Охрана! Все сюда! Когда надо – никого! Входи кто хочешь, насилуй кого попало – никому нет дела. Я точно видела, здесь бегали двое! За что плачу? Лоботрясы! Поубиваю!

Начав более-менее тихо, Ирина Павловна мгновенно достигла эмоционального максимума. Последние слова она выкрикнула в искреннем гневе, несколько даже напугав зрителей.

– Ирина Павловна, сейчас не надо играть. Мы просто читаем! – Ваня погладил Ирину Павловну по спине успокаивающе, как взволнованную лошадь. Но актрису уже колотило. Всё невысказанное вдруг поднялось в ней. «Интересно, какова она в постели», – подумал Ваня, но сразу же себя прервал.

– Что случилось? О чём шумим? – Теперь Ваня говорил за Фабьо. Эта сонная реплика после клокотания Ирины Павловны создала комический эффект. Кто-то хихикнул. Актриса не поняла, что смешного, посмотрела в зал сердито. Зрители сочли взгляд актёрской находкой, кто-то крикнул «браво».

– Поздравляю, Фабьо, ты проснулся! Быстро собирай своих архаровцев и дуй к забору! Они не сразу перелезут! Живо! Шкуру спущу!

Начали бодро. Скоро добрались до диалога Дианы со служанками. Ваня велел Ирине Павловне оставаться Дианой, а сам стал читать реплики служанок. Анарду он показал немолодой сплетницей, Марселу – влюблённой дурочкой. Ваня заламывал руки и закатывал глаза, как положено мужчине, играющему женщин. Олег Борисович от смеха едва не падал. Ирина Павловна тоже прыскала. В разгар веселья в зал вошла та самая Светка, что на остановке слушала стихи. Кивнув присутствующим, присела в дальнем углу.

«Ага!» – подумал Ваня.

Он разошёлся. Хлопал ресницами и сам себя поглаживал по шее. И даже качал несуществующей грудью. Он говорил от имени Марселы:

– Наконец-то! Извелась уже! Три дня без тебя, зачем бог дал мне губы, с такими паузами во встречах! Ну давай же, скорей поцелуй свою радость! Радость – это я на всякий случай. Вдруг ты забыл!

* * *

Ваня игриво хихикнул. Зал не дышал, Светка забыла моргать. Вдруг Ваня отложил пьесу и твёрдо пошёл к Светке. Молча. Глядя прямо в глаза. Он взял девушку за руку и потащил на сцену. Светка следовала покорно. Она получила текст, открытый на двадцать первом явлении. Ваня велел читать.