Разводы - [31]

К пятому курсу студент Иван Сергеевич Родченко и сам поверил в свою неслучайность. Он ходил как режиссёр, думал как режиссёр, смотрел на мир снисходительно, как положено режиссёру. Первокурсницы обращались к нему на «вы». Старались сблизиться хотя бы духовно. Парни пересказывали его мнение. Он прослыл будущим великим, ничего ещё не совершив. А потом случилась Настя.

Было лето, солнце. Ваня красиво развалился на ступенях перед институтом. Читал сценарий с комментариями. Крыльцо и ступени института для студентов были сценой. Кто-то выходил сюда учить роль, чтобы вся улица оценила. Девчонки приходили показать длину бедра и медленный поворот головы, как у Марлен Дитрих. И умение хохотать, конечно. Самые неумеренные позёры устраивали танцы и акробатику. Мимо текла улица, троллейбусы везли восхищённых зрителей.

По тому, как Ваня читал сценарий, было ясно – тут полулежит режиссёр. Ваня ни на кого не смотрел и никого не слушал. Лишь чуть контролировал краешком сознания.

Вдруг, затмевая все звуки, застучали каблуки. Какая-то женщина шла спокойно, ничего из себя не строила, просто топала. Все местные гении стали фоном, хором, кордебалетом. На переднем плане остались каблучки. Ваня не вышел из образа, головы не поднял. Упрямо играл роль. Каблучки цокали прямо на Ваню. И уже поднимались по ступеням. Ветер вдруг включился в пьесу, вырвал два листа, закружил. Один лист Ваня поймал, очень ловко. Но второй ускользнул и нырнул ровно под каблук и подошву. Женщина остановилась. Сошла со страницы. На бумаге остался след, похожий на отпечаток сердца. Не рисованной перевёрнутой попы, как на открытках, а настоящего сердца, человечьего, заострённый овал. Ваня трагически посмотрел на лист, на туфлю и лишь потом поднял глаза, чтобы увидеть лицо женщины. И обомлел, и возликовал. В полуметре, глядя сверху вниз, стояла великая Анастасия Климова.

– Как вам этот сценарий? На ощупь ногой? Не кажется скользким? Или жёстким?

– Признаться, впервые мне в ноги бросился сценарий. Раньше – только сценаристы.

Ваня взял в руки страницу, осмотрел с обеих сторон.

Актриса пожала плечиком, как умеют только 14-летние кокетки.

– Буквы видны. А хотите, я вам эту страницу подпишу? Сможете продать в интернете. Дорого.

Иван прижал страницу к груди.

– Нет. Ваша стопа отныне и навсегда останется со мной. Если вы к отпечатку присоедините туфлю, тогда, конечно, счастье будет полным.

– Сейчас не могу. Прийти на творческий вечер колченогой – тут нужна какая-то дополнительная логика.

– Скажите, что встретили меня. Остальное додумают зрители. Вы позже узнаете из газет всю историю своей босоногости.

– Хм, – сказала Настя. И стала смотреть Ване в глаза. А он ей, в ответ. Они не отводили взгляд, потому что театр – их жизнь.

Анастасия Климова считала вечер неудавшимся, если не сожжено хотя бы два ресторана. В следующие 48 часов Ваня подрался с официантом, сбежал из бани в чужой одежде, вынес Настю на себе из караоке и станцевал самбу на подиуме, сорвав показ мод. Потом был сосновый бор, дача олигарха, матерные стихи на банкете. Ваню целовали популярные певицы, потом певцы, кто-то прыгал одетым в бассейн. Ещё был стеклянный лифт, кнопка «стоп» и срывание одежд.

Проснулся в незнакомом месте на простынях кофейного оттенка. Тут ныло, там болело, где-то даже опухло. Шевелиться было нечем, не осталось ни органов, ни конечностей. Всего за сутки Ваня постарел на тридцать лет.

Тут сбоку откуда-то вбежала Настя, с удивительным лицом без макияжа, волосы мокрые. В тонкой пижаме ещё более голая, чем была бы без.

– Чего ты лежишь? Вставай!

– Я не могу. У меня нету ни ручек, ни ножек.

Таблоиды были счастливы, когда Анастасия Климова прошлась по красной дорожке с анонимным кавалером. Никто не помнит даже, по какому поводу была красная дорожка. Потом пару видели там-то и там-то. Раскопали, что Ваня сын банкира. Звонил отец, пыхтел в трубку. А может, не звонил. За две недели Ваня сбросил пять килограммов, большая часть которых принадлежала мозгу.

Потом Настя уехала. Как-то вдруг. Утром, в связи с переменой ветра. На звонки перестала отвечать. Оказалось, она вкалывает как кочегар, пока идут съёмки. Такое может длиться год или полтора. Образ жизни при этом ведёт монашеский. На площадке Настя тиха, покладиста, даже смиренна. В этой фазе её любят режиссёры, продюсеры, костюмеры – все любят. А потом уходит в отрыв. В прошлый свой отпуск она угнала трамвай, а ещё раньше – экскаватор. Она со скрытой камерой в брошке соблазняла министра культуры. Скакала по Красной площади на животном неизвестного вида, руководила абордажем плавучего ресторана. И разбивала, разбивала, разбивала сердца.

У Ивана даже на депрессию сил не осталось. Он неделю спал – и всё. Из института его не отчислили. Наоборот, Ваня стал звездой. Его физиономия в колонках новостей раздражала только самого Ивана. Студентам же, и даже некоторым преподавателям, такой успех казался счастьем, воплощённой мечтой и смыслом жизни.

* * *

Ваню спрашивали:

– Ну и как она?

Ваня вздыхал и опускал голову. Похвала, отрицание, ругань, смех, слёзы – все эти формы ответа были бы избыточны. Но от Ваниного молчания вопрошающие восхищённо мотали мордами.