Развод по-французски - [70]

— В конце концов это работа французского художника. То есть французская картина, — сказала она так, как будто у живописи есть национальность.

Надо же придумать — французская картина! Я представила себе директора музея, которому пришлось бы определять национальность картины и помещать ее в итальянский зал или французский, в зал шестнадцатого века или семнадцатого, и чтобы не отклониться от принятой системы запутанной музейной классификации. Если верить Сюзанне, Рокси не имела права на «Урсулу», которая укоризненно взирала, как валяющиеся в девчоночьей комнате обертки от жевательной резинки сменялись разбросанными по туалетному столику заколками для волос, — не имела права только потому, что несколько веков назад, задолго до того, как открыли Америку, человек, написавший эту картину, жил, может быть, в тех же местах, где жили предки Персанов. Эта вздорная идея напоминала о сербах и других балканских дебилах, сумасшедших ирландцах, всех этих арабах-фанатиках, одетых в одинаковые балахоны, всех, кто одержим односторонним, ограниченным, гнетущим понятием национальности. Нет, я лично никогда не пойму национализм. Может быть, у меня чересчур примитивное сознание, присущее аборигенам Нового Света, но я не испытывала ни радости, ни гордости от того, что принадлежу к такой-то расе и такому-то народу. Больше того, в глазах Сюзанны я вообще могу сойти, например, за японку, которая увозит на коляске ее Ренуаров и шкафчики работы самого Буля, чтобы украсить свой бумажный домик за семью морями. («Говорят, что в Калифорнии дома строят из дерева!» — воскликнула она однажды, пораженная такой невидалью.)

Даже Эдгар не смог встать выше идеи национализма. Сожалея о трениях между сербами, хорватами и мусульманами в бывшей Югославии, он тем не менее взывал к патриотизму и утверждал, что вмешаться в югославские дела и ускорить распад страны — в интересах Франции. Позднее он не согласился со мной, когда мы обсуждали вопросы, связанные с картиной.

— Если бы у местностей не было каких-нибудь характеристик, только им присущих особенностей, воплощаемых в предметах материальной культуры, как бы мы различали Дубровник и Детройт? — Ему было небезразлично, откуда что произошло.

— Но сама-то Урсула происходит из Австрии или Британии, — возразила я. Еще у Сюзанны я твердо решила про себя: пусть я американка, частица народа Соединенных Штатов, и мне не избежать ярлыков, которые сопутствуют понятию «американский», я смою с себя клеймо национализма и буду гражданином мира.

Сюзанна подала мне вторую чашку чая — чашечка была тоненькая, хрупкая, с золотыми лилиями по ободку, — и в это мгновение ее взгляд упал на мою «келли», которую я никогда не брала с собой в Шартр. Вам не случалось наблюдать, как человек вдруг что-то замечает, наблюдать этот момент узнавания по наступившему молчанию, по особому выражению глаз? Не знаю, что увидела и что поняла Сюзанна, но определенно могу сказать, что мою красивую коричневую сумочку засекли, что она не только вызвала вопрос: «Что Изабелла делает с такой дорогой вещью?», но и объяснила кое-что мадам де Персан.

Сюзанна улыбнулась натянутой улыбкой, и когда мы прощались, тон у нее был холодный. Она стояла, похлопывая по груди своего изящного темно-синего костюма, как будто у нее приступ и она массирует сердце. Наверное, она думала, что сумочка моя — от мужчины и я вовсе не хорошенькая jeune fille[113], как она предполагала. Что ж, это правда. Я уже привыкла, что люди это понимают.

— Как, должно быть, приятно повидаться с родителями после стольких месяцев, — сухо сказала Сюзанна. — Они приезжают в среду? Привезите их в воскресенье в Шартр.

27

Ночью на стражу никого — только американцев.

Джордж Вашингтон

Как ни странно, я снова столкнулась с мужем petite amie Шарля-Анри, на этот раз у Рандольфов. Странная, отвратительная встреча.

Я помогала Пег разносить выпивку и закуску и сразу его узнала. Он не был пьян и не шумел, напротив. На нем был стильный деловой костюм, и выглядел он как юрист-международник. Все остальные гости тоже были американцами, и от всех одинаково несло кремом после бритья. Сначала он не узнал меня, но потом подошел.

— Ну конечно же, младшая сестренка! Я кое-что о тебе слышал, надеюсь, это верно. — Он оглядел меня с ног до головы и добавил, понизив голос: — Давай-ка в кухню на секундочку. Есть разговор.

Я, конечно, пошла, думая, что он просветит меня насчет Шарля-Анри.

— Чем бы подсластить эту бурду, не знаешь? — спросил он, подавая свой бокал.

— В шкафу над холодильником.

— Ты симпатичная девица. Скромная хорошенькая американочка могла бы неплохо подчистить наше заведение. Мы хотим развернуться по полной программе, улавливаешь? Чтобы у нас проводили собрания немцы и вообще деловой народ. Хотим расширить круг наших услуг. Может, как-нибудь заглянешь к нам вечером?

Зациклившись на слове «подчистить», я подумала, что пала достаточно низко, если выгуливаю собак, но становиться еще и горничной не входило в мои планы.

— Мы ожидаем прибытия нескольких немецких и датских бизнесменов. Хотят посмотреть Париж, хорошо поесть. И чтобы кто-нибудь показал им город. Желательно, чтобы это была молоденькая американка — на таких большой спрос.