Развод - [39]

— Йесон! — схватив его за локоть, я заставила его посмотреть на себя. — Прости меня.

— Тебе не за что извиняться. — мягко пожал он мои пальцы свободной рукой и убрал их с локтя.

— Во сколько ты вернешься?

— Не знаю. Не жди и ложись спать. — не говоря больше ничего он вышел, посчитав, что и без того наговорил лишнее и закрыв за собой дверь.

Для его скупой на слова манеры это был предел; саркастические замечания, тонкие остроты, лаконичные высказывания своего мнения или заботливо-деловые вопросы — вот что было в его привычках. Но никогда — изливание души, разговоры о личном в контексте обсуждения былого.

Постояв с полминуты, я рухнула на пол, схватившись за голову. Со мной едва не случился приступ удушья, потому что мне показалось, что он способен пропасть, как семь лет назад. Просто выйти и раствориться, не допуская возможности найти его. Но не сделает же он так? У нас же семья, дети… меня затрясло, но я умудрилась не заплакать, вспоминая боль от его первого побега. Тогда он вернулся, но кто знает, что будет в этот раз?

Всё услышанное я восприняла без потрясений и удивления. Я никогда точно не могла сказать, что мой муж творил до того, как я его узнала, и могла лишь додумывать его биографию, но, что бы в итоге ни выходило, я без сожалений отказывалась от своих фантазий, потому что любая предложенная Йесоном реальность была во сто крат лучше и дороже любой моей мечты. Неужели он думал, что рассказав мне о чем-либо из своей молодости, умудрится разочаровать меня? Неужели он считал мою любовь столь тщедушной и мизерной, что она бы рассыпалась в прах от каких-нибудь добавок вроде жалости или сожаления? Да их и не было. Моим чувствам не свойственны примеси, они всегда определенны, однородны и огромны. Хороший ли, плохой ли, успешный или свергнутый с вершин успеха, добрый или злой, больной или здоровый, бедный или богатый, Йесон был единственным мужчиной, кого я любила и могла любить. В этом я поклялась перед алтарём. Он боялся стать понятным для меня, обычным и предсказуемым? Но этого тоже не произошло, и я по-прежнему была в плену очаровательной тайны по имени Ким Йесон, которую мне хотелось разгадывать до конца жизни, лишь бы только она была рядом. В любом виде. И ничего другого не надо.

Закат

Близ экватора заката, как такового, не бывает. Как только начинаешь любоваться заходящим огромным солнцем, оно вспыхивает золотой монетой и, взорвавшись огненными лучами, пропадает за горизонтом, растянувшим равнодушно-ровную черту между небом и водой.

Мне всё это было отлично видно с высоты гостиничного номера. Эту накрывающую город крышкой ночь. Ища спасения от атакующей меня муки и чувства непонятной вины, я позвонила свекрови и попросила к телефону моих мальчишек. Немного успокоившись после болтовни с ними, я села к окну с тарелкой остывшего ужина на коленях. Да, у них разные отцы, но мне они одинаково родные и равно любимые. Что я сделала или сказала не так? С моей стороны, возможно, было лишним пытаться напоминать Йесону о не лучших годах его жизни, но если бы не его комплексы (которые у него, о чудо, есть оказывается!), то нам удалось бы всё обсудить по-мирному. И я-то не знала о том, что прожитые лета до меня были настолько плохи. И как-то неправильно было решать этот конфликт двух мнений уходом. Но мой муж темпераментный мужчина, не получающий сексуальной насыщаемости уже больше двух недель. Если бы он тут остался, то, скорее всего, разнес бы всё к ебеням. «Да, пусть пройдется» — философски заключила я.

Нам с Йесоном не привыкать к разлукам. Даже продолжительным, на неделю-две (это для меня уже было исчерпывающе много). Но от этого его отсутствие не переносилось мною легче. У меня не вырабатывался иммунитет к жизни без него. Она меня подкашивала и грозила погубить, если не принимать вовремя микстуры — мужа. Нет-нет, в этот раз он быстро вернется, но что-то изменится, я знала. Он не хотел говорить о своём прошлом, но обмолвился. А когда происходили вещи против его воли, перечащие ему, он обязательно потом в двойном размере доказывал, что всё будет так, как он считает нужным. А так как вынудила его к откровенности я, то и проучить должно меня, чтобы поняла: ему виднее, как надо. Я уже сейчас, переваривая полученные сведения о том, что до меня он был неудачником на любовном фронте и рогоносцем, считала, что прожила бы и без этой информации, если она была ему неугодна. Мне на неё было ни холодно, ни жарко; если Йесон ненавидел те годы, я готова ненавидеть их вместе с ним, если тосковал о безвозвратности чего-то, я готова тосковать тоже. Если хочет забыть, то и я забуду, но я знала гордость Йесона. Он ещё долго будет изнемогать от вторжения в его сокровенные секреты. Я провела параллель между собой и женой Синей Бороды из сказки, которой велено было не заглядывать за запретную дверь. Ну почему мы — женщины, — таковы, что не удовлетворяемся счастьем и всё равно суём куда-то свой нос? Я зареклась отныне ещё потакать своему любопытству и вспомнила, что когда-то пообещала себе не называть никого, кроме Йесона, отцом Джесоба. Но это было до того, как я узнала, что беременна второй раз. Я клялась и ручалась самой себе в порывах только что обнаруженной любви к собственному насильнику, признавшемуся в своём бесплодии; в общем, в очень сложной и неадекватной ситуации. Но бесплодие оказалось фикцией, а потому, имела ли я право теперь признавать за Донуном отцовство, нарушая слово, данное себе самой?