Развод - [18]

— Так… значит, бухать я один буду? — остановился Донун у двери, где ему поставили чемоданы. Он заплатил чаевые и отпустил носильщиков, собираясь самостоятельно преодолеть последние шаги через порог с сумками. Я в любом случае остановилась бы рядом, поскольку наш номер был напротив их. Только и там, и там двуспальные кровати сегодня пригодятся лишь наполовину.

— Ну да, что поделать, — пожала я плечами, открыв дверь и позволив юноше-прислуге занести мои вещи. — А ты лучше бы для начала с женой созвонился и поговорил.

Донун отринул эту идею недовольным взглядом, пробежавшись им по коридору и вернув на меня. Задумавшись, он застыл, взявшись за ручку. Чувствовалось, что он что-то решается сказать, поэтому я стояла и ждала. Наконец, молодой человек медленно мотнул головой, вспомнив что-то или представив.

— Знаешь, меня немного уязвило, что ты сказала в самолете. Что ты не простила бы меня никогда. — я удивлено повела бровью. — Неужели без Йесона этот инцидент бы не забылся?

— Не знаю… вряд ли. — опустила я глаза. — Как ты себе представляешь искоренение той ночи?

— Как ты и сказала: одни эмоции другими. Переигровкой. — интерес заставил меня посмотреть на него вновь. — Тебе не кажется, что всё вокруг что-то напоминает? Я очень смутно помню ту ночь, почти никак. Но начало более-менее в моей памяти отложилось.

Я вздрогнула, оглядевшись. Вышедший из моего номера без чемоданов носильщик намеренно задержался, показывая всем видом, что я могу заплатить ему. Я достала несколько купюр и, сунув ему в руку, ещё раз оглядела коридор. Коридор гостиницы, где мы с Донуном вдвоем. По спине пробежал холодок.

— Что на счет оказания первой помощи? — произнес Донун и прислонился к двери своего номера, пристроив к замку электронный ключ. — У меня небольшая сердечная рана и мне нужен друг, чтобы выговориться и не накрутить себя.

— Нет-нет-нет, приятель, второй раз номер не пройдёт, — насторожено закачала я головой, понимая, что теперь-то никакой опасности нет, но былое заставило окаменеть.

— Брось, мы должны по-другому разыграть тот отвратительный сюжет. Тогда ты поймешь, что я совершенно другой человек, и ненавидеть меня не за что. К тому же, в отличие от прошлого раза, мне реально тошно и плохо. И мне надоело, что за какой-то независящий от меня косяк — хотя я не отрицаю своей вины за произошедшее с тобой, — меня готовы проклинать всю оставшуюся жизнь. Даже моя жена, которой кажется непростительным, что кто-то родил от меня сына!

— Донун, ей просто нужно время переосмыслить. Всё наладится. — успокоила его я.

— Как, если она пытается искать утешение не в разговоре со мной, а с Йесоном?!

— Тут ещё ничего не ясно. — надоело повторять мне и я прикрыла пока дверь своего номера. — Всё выяснится, и ты поймешь, что Сора не пыталась тебе изменить таким подлым образом.

— А если она всё ещё его любит? — Донун поджал губы, и я увидела боль на его лице. — Что, если она не забыла его? Если все эти годы она пыталась полюбить меня, но не смогла и только искала причину, чтобы порвать со мной?

— Полная нелепица, она тебя любит! — я подошла к нему и положила руку на плечо. — Ну, какая бы женщина смогла так долго играть и проводить каждый день, не разлучаясь, с нелюбимым?

— Разве от любимого мужчины не хотят родить детей? Почему тогда она все эти годы так сопротивлялась?

— У всех свои причины, или страхи. — пожав плечами, мне ничего не оставалось, как побрести за ним следом в комнату, куда он вошел с опущенной головой. Доволочив свои чемоданы до середины холла, Донун поискал глазами бар и поплелся к нему. — Может, ты плохо настаивал? Не скажи, что сам сильно хотел возиться с малышней.

— Она просто умеет сбивать меня с мысли. — парень налил себе виски и опрокинул разом. — Как только я предлагал ей завести ребенка, она тут же предлагала минет. Разве я в силах отказаться? Ты не представляешь, какой она грамотный махинатор.

Я засмеялась, глядя на его поникшую натуру, на его присмиревший характер. Если когда-то я и научила его любить, то заложенные в нем от природы миролюбивые и добрые качества полностью раскрыла Сора. Это был совсем не тот зазнавшийся мажор, что в двадцать один год. Это был любящий и растерявшийся мужчина под тридцать.

— Или я за четыре года стал жалким подкаблучником, я не знаю. — Донун налил себе ещё и, взяв бутылку и стакан, дошел до кресла, тяжело в него опустившись. Я обошла препятствия из сумок и села напротив.

— Ты — подкаблучник? О нет, это я представить никак не могу.

— Хорошо, допустим, я не совсем под каблуком. — невесело засмеялся он. — Если называть вещи своими именами, то я подмандатный подданный. Но у меня тоже есть самолюбие! О котором я подзабыл в браке. Я всё для неё делаю, и готов делать дальше. Я влюбился в неё четыре года назад, как мальчишка, и до сих пор люблю так же. Даже, возможно, с каждый днем сильнее, но некоторые её поступки… сам виноват, конечно. Я балую её, и она любит капризничать. Но… не слушай меня, — Донун заткнул себе рот виски, но когда допил, то отговорок для молчания не осталось. — У меня сегодня стресс, настоящий стресс! Я оказался отцом, об этом мне сообщила супруга, которая назвала меня извращенцем и маньяком, отказавшись даже поцеловать на прощание. А потом она ещё и в дом привела другого мужика, пока я за тысячу километров. Я раскалываюсь на части.