Развенчанная царевна - [17]
– Вот он тебе расскажет.
Михайло смотрел на брата, тот молчал.
– Расскажи, Борис, что случилось, – спрашивал его Михайло.
– А то, – дрогнувшим голосом заговорил Борис, – то, что всякая мошка, голытьба начинает позорить, оскорблять нас.
– Да, оскорбляют! – неопределенно заметил Михайло.
– Какой-нибудь Хлопов чуть не холопами нас считает.
– Говорят – холопы! – подтвердил опять Михайло.
– Ты как хочешь там, – продолжал Борис, – а я молчать да смотреть на то, как они начинают власть забирать да помыкать нами, боярами, не стану; или они пусть властвуют, или мы, а уж не попущу насмехаться над нами! – решительно, твердо произнес Борис.
– Да в чем дело-то?
– Ты знаешь оружейную! Уж на что мастера есть, сам гляжу, как работают, сам во все вхожу, добиваюсь и добьюсь, что наши клинки не будут уступать турецким, ну да что толковать об этом, чай, сам знаешь…
Михайло утвердительно кивнул головой.
– Сегодня царю вздумалось похвалиться своим оружием перед Хлоповым, не Иваном, а тем… Глебом; повел его в свою оружейную, и я здесь же. Взял царь турецкую саблю, полюбовался ею, погнул – гнется, как змея.
«А что, – говорит потом Хлопову, – у нас сделают такую аль нет?»
Взял тот саблю в руку и ухмыляется, да так ехидно, словно гадина какая, так во мне все и закипело.
«Что ж, отчего не сделать – сделают, – говорит, – только такова ли будет?»
А сам все ухмыляется, ну тут уж я не выдержал. Скажи он это без усмешки, может, я и смолчал бы, а тут не мог, вырвал я саблю у него из рук… обозвал неучем… вижу, наступает: я ему слово, а он мне десять, да так хамское отродье и лезет, так на горло и наступает, таких речей от него наслушался, что отродясь не слыхивал, да вряд ли и услышу…
– Что же царь-то?
– Что царь! – с усмешкой проговорил Борис. – Царь молчит да слушает, как меня поносят, нет того, чтобы остановить нахала, глотку ему заткнуть, – продолжал он с гневом, – нет! Пусть, мол, попорочит его, пусть посмеется… ему, знать, любо…
– Неладно! – промолвил Михайло.
– Чего же тут ладного! Опять говорю, как знаешь, Михайло, так и делай, а я примусь за дело, а то лучше и не жить.
– Примусь да примусь, заладил одно, нужно приниматься умеючи, толково.
– Сумеем, небось у тебя ума-разума занимать не станем, совета не попросим.
– Напрасно, иной раз и я не был бы лишним.
– Хотите приниматься за дело, – вмешалась в разговор молчавшая до сих пор Евникия, – а ссору меж собой затеваете, какой же прок выйдет? Михайло правду сказал, что за дело нужно приниматься умеючи; кто бы там ни были Хлоповы, а побороть их не так легко, как ты думаешь, Борис, у них крепкая есть стена – царевна… того и гляди, свадьба будет, тогда уж ничего не поделаешь… Нужно торопиться, теперь, может быть, успеем еще что-нибудь сделать, попытаемся…
– Ты что задумала, матушка? – спросил Борис.
– Что задумала, не скажу, сам догадайся. Ты как думаешь, что в дереве важней: корень или ветви?
– Полагаю, корень.
– Ну, так если корень-то вырвать из земли, будет жить дерево или нет? Так вот я и думаю, что прежде всего за корень нужно приниматься, вырвем его – ну и ладно; тогда о ветвях-то и хлопотать нечего.
Борис оживился, он понял мысль матери, это было то, о чем он с самого начала говорил брату. Михайло сидел молча, потупившись.
– Я давно, с самого начала тоже так думал, – произнес Борис, – говорил с Михайлом об этом, да он тогда на стену полез, затвердил одно: не дам, не попущу, и конец.
Евникия взглянула на Михайлу, она понимала, почему Михайло лез на стену, знала причину, знала также и то, что причина эта существует и теперь.
– Можно без вреда, на время дурь навести, а там скоро все пройдет и следов не останется, – нерешительно, как бы спрашивая, говорила Евникия, глядя на Михайла.
Тот исподлобья вскинул глаза на мать:
– Но мне все равно, на время ли, навсегда ли, делайте как знаете.
Согласие Михайлы немало удивило как мать, так и брата.
– Постараюсь, заготовлю, – заговорила торопливо Евникия, – а там уж сами постарайтесь, только осторожнее.
Послышался шум, все притихли и напряженно смотрели на дверь. В келью поспешно вошла раскрасневшаяся Феодосия.
– Что это шумят там? – спросила Евникия.
– У великой старицы, – отвечала поспешно Феодосия. – Из дворца прибежали, она собирается к царю идти.
– Что такое, что там сделалось? – спросили все в один голос.
– С царевной что-то попритчилось…
Михайло вскочил, он был бледен, глаза страшно уставились на Феодосию; ему нужно было опереться о стену, чтобы не упасть.
«Рассказала, все рассказала!» – мелькнуло у него в голове.
– Сначала плакала, говорят, – продолжала Феодосия, – на крик кричала, а потом помертвела, лежит как мертвая.
– Бредит? Говорит что-нибудь? Не слыхала ли? – не своим голосом спросил Михайло.
– Не знаю, не слыхала.
– Поди получше узнай! – обратилась к ней Евникия.
Феодосия нырнула за дверь.
– Спешить нужно, спешить! – заговорил первый Михайле, его била лихорадка.
Евникия подозрительно взглянула на него.
– Ты не знаешь, что за болезнь у царевны; может, теперь моя помощь и не нужна вам? – спросила она у него.
– Откуда же мне знать? Знаю одно: если делать что, так делать теперь, медлить нечего!
О жизни одного из ближайших сподвижников даря Ивана Грозного, видного государственного деятеля XVI–XVII вв. Б. Я. Бельского рассказывает новый роман писателя-историка Г. Ананьева.
Когда весной 1666 года в деревне Им в графстве Дербишир начинается эпидемия чумы, ее жители принимают мужественное решение изолировать себя от внешнего мира, чтобы страшная болезнь не перекинулась на соседние деревни и города. Анна Фрит, молодая вдова и мать двоих детей, — главная героиня романа, из уст которой мы узнаем о событиях того страшного года.
Историческая повесть о великом русском изобретателе Ползунове.
Немецкий писатель Теодор Крёгер (настоящее имя Бернхард Альтшвагер) был признанным писателем и членом Имперской писательской печатной палаты в Берлине, в 1941 году переехал по состоянию здоровья сначала в Австрию, а в 1946 году в Швейцарию.Он описал свой жизненный опыт в нескольких произведениях. Самого большого успеха Крёгер достиг своим романом «Забытая деревня. Четыре года в Сибири» (первое издание в 1934 году, последнее в 1981 году), где в форме романа, переработав свою биографию, описал от первого лица, как он после начала Первой мировой войны пытался сбежать из России в Германию, был арестован по подозрению в шпионаже и выслан в местечко Никитино по ту сторону железнодорожной станции Ивдель в Сибири.
«Страницы прожитого и пережитого» — так назвал свою книгу Назир Сафаров. И это действительно страницы человеческой жизни, трудной, порой невыносимо грудной, но яркой, полной страстного желания открыть народу путь к свету и счастью.Писатель рассказывает о себе, о своих сверстниках, о людях, которых встретил на пути борьбы. Участник восстания 1916 года в Джизаке, свидетель событий, ознаменовавших рождение нового мира на Востоке, Назир Сафаров правдиво передает атмосферу тех суровых и героических лет, через судьбу мальчика и судьбу его близких показывает формирование нового человека — человека советской эпохи.«Страницы прожитого и пережитого» удостоены республиканской премии имени Хамзы как лучшее произведение узбекской прозы 1968 года.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Княгиня Екатерина Романовна Дашкова (1744–1810) — русский литературный деятель, директор Петербургской АН (1783–1796), принадлежит к числу выдающихся личностей России второй половины XVIII в. Активно участвовала в государственном перевороте 1762 г., приведшем на престол Екатерину II, однако влияние ее в придворных кругах не было прочным. С 1769 г. Дашкова более 10 лет провела за границей, где встречалась с видными политическими деятелями, писателями и учеными — А. Смитом, Вольтером, Д. Дидро и др. По возвращении в Россию в 1783 г.
Павел Петрович Свиньин (1788–1839) был одним из самых разносторонних представителей своего времени: писатель, историк, художник, редактор и издатель журнала «Отечественные записки». Находясь на дипломатической работе, он побывал во многих странах мира, немало поездил и по России. Свиньин избрал уникальную роль художника-писателя: местности, где он путешествовал, описывал не только пером, но и зарисовывал, называя свои поездки «живописными путешествиями». Этнографические очерки Свиньина вышли после его смерти, под заглавием «Картины России и быт разноплеменных ее народов».
Во времена Ивана Грозного над Россией нависла гибельная опасность татарского вторжения. Крымский хан долго готовил большое нашествие, собирая союзников по всей Великой Степи. Русским полкам предстояло выйти навстречу врагу и встать насмерть, как во времена битвы на поле Куликовом.
Поздней осенью 1263 года князь Александр возвращается из поездки в Орду. На полпути к дому он чувствует странное недомогание, которое понемногу растёт. Александр начинает понимать, что, возможно, отравлен. Двое его верных друзей – старший дружинник Сава и крещённый в православную веру немецкий рыцарь Эрих – решают немедленно ехать в ставку ордынского хана Менгу-Тимура, чтобы выяснить, чем могли отравить Александра и есть ли противоядие.