Разведка. «Иван» наоборот: взаимодействие спецслужб Москвы и Лондона в 1942—1944 гг. - [18]

– Нет. Конечно, нет.

– Тогда займись отправкой этой и следующих групп»[195].

Самокритичный отрывок из бумаги, которую 23 августа 1942 г. подготовило Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП (б): «Большую партию моряков с потопленных кораблей в самом начале поместили в [советский] госпиталь. Отобрали у них одежду и обещали вернуть через 2 дня. Одежду им вернули через две недели вместо 2 дней. Моряки разгуливали по городу две недели в нижнем белье и халатах. В результате пошли сравнения с приемом советских моряков в Англии, где наших моряков поместили в отдельные комнаты и одели в хорошие костюмы»[196].

Обезьянье мясо

…Один из самых завиральных мифов о союзных поставках, который гулял на Русском Севере, – то, что под видом консервов с говядиной в СССР ввозилось… обезьянье мясо (пусть даже эти консервы «лихо воровались голодными грузчиками и прямо в трюмах поедались»[197]). Откуда взялась такая идея?

Судя по всему, это просто гипертрофированные слухи. Те, кто их распространял, очевидно, слышали (или подслушивали) приватные рассказы советских таможенников, осматривавших британские и американские суда, на которых иной раз действительно попадалось нечто крайне непривычное для жителей СССР. Работавшая в таможенной службе Юлия Петрова вспоминала: «[В трюмах] обычно корабельные обезьяны жили. Ну а что не боцман, то попугай с ним. Всю живность опечатывали, на берег им нельзя»[198].

Обратимся теперь к тем «кривым зеркалам», в которых отражались по-настоящему большие проблемы, сопровождавшие и Северные конвои вообще и конкретно отправку «ледорубов».

Ещё о еде

Освежим наши знания. 6 сентября 1941 г. в Кремле получили такую телеграмму от Черчилля: «Мы прекрасно сознаем тяжелые потери, понесенные русской промышленностью, и приложим все усилия к тому, чтобы Вам помочь. [Вместе с США] мы приложим все усилия к тому, чтобы начать Вам отправку снабжения немедленно»[199].

В действительности, историю западных поставок в СССР времён Второй мировой войны ещё писать и писать. Например, занимаясь в параллель с написанием этой книги ещё одним исследованием, российский соавтор с удивлением для себя выяснил: многократно поднимавшийся в переписке Сталина, Черчилля и Рузвельта вопрос о поставках в СССР алюминия[200] обернулся тем, что в итоге значительная часть этого алюминия вырабатывалась на основе бокситов из… Суринама[201] – пусть даже сами суринамцы и не догадывались о своём вкладе в победы на Восточном фронте.

Но ещё в августе первым союзным конвоем, добравшимся до Русского Севера, стал британский «Дервиш».

Шёл он с Запада, и потому куда ближе для него был Мурманск (с его незамерзающим портом на «излёте» Гольфстрима), но «Дервиш» тем не менее зашёл в другой порт – в Архангельск. Причина, по которой первые конвои разгружались не на Кольском полуострове, а в Архангельске (и ещё в Молотовске – так тогда назывался Северодвинск), заключалась в том, что Мурманская железная дорога была перерезана агрессором[202], а новую обходную железнодорожную ветку ещё не построили. То есть грузы, доставленные в Мурманск, так бы там и оставались, а из Архангельска их можно было перекинуть в другие районы и на все фронты.

Однако прибытие на Русский Север британских военнослужащих, пусть и дружественно настроенных, совпало с несколькими драматичными событиями.

24 августа 1941 г. Архангельск подвергся первому массированному авианалёту люфтваффе. К счастью, из сорока двух вражеских бомбардировщиков через заградительный огонь советских зениток прорвались лишь чуть более полутора десятков, но и они наделали много бед: были разрушены и сгорели сорок девять жилых домов, тридцать один склад, две фабрики[203]. Правда, корреспондент издававшейся в Москве газеты «Британский союзник» Годфри Уинн писал о состоянии дел в Архангельске довольно жизнеутверждающе: «Несмотря на то, что со всех концов тогда поступали плохие вести, мы за два месяца нашего пребывания […] не видели ни растерянных лиц, ни признаков отчаяния»[204]. Но этот отчёт он сделал «задним числом», а осенью 1941 г. обстановка была куда более напряжённая.

Кроме того, в том же месяце в городе были введены карточки на еду. Как отмечают документы УНКВД, у единственного в Архангельске магазина, торговавшего хлебом по коммерческим ценам, стали выстраиваться очереди до 10 тысяч человек[205].

Свои воспоминания о тогдашней обстановке на тех берегах оставил и вернувшийся в Россию как раз через Поморье глава миссии связи SOE Джордж А. Хилл. Если из Лондона в Шотландию он добирался в удобном спальном вагоне, а в Шотландии к кораблю, который потом вёз его в СССР, ехал на такси[206], то в России он столкнулся с совершенно другим бытом: «Магазины не открываются до 10 утра. [Но] все 24 часа у продовольственных магазинов и булочных стоят длинные терпеливые очереди. […] Трагический вид»[207].

Ещё в 1991 г. совместными усилиями Академии наук СССР, архангельских филиала Географического общества и областного отделения Российского фонда мира, а также Ассоциации северных капитанов был подготовлен сборник документов и воспоминаний, где, в частности, говорилось: «25 % тоннажа [союзных поставок] составляло высококалорийное продовольствие. По крайней мере оно было чрезвычайно важно для Архангельска, потерявшего в дни войны только от голода и болезней более 38 тысяч своих жителей; это продовольствие спасло не одну сотню жизней»