Разведка. «Иван» наоборот: взаимодействие спецслужб Москвы и Лондона в 1942—1944 гг. - [14]
Паренька заметили, и скоро он сам стал одним из московских футболистов: в 1939 г. вступил в ВЛКСМ[141], в марте 1941 г. принял советское гражданство[142] и, как это бывает в отрочестве-юности, быстро освоил новый язык. В личном листке по учету кадров (он хранится в архиве Коминтерна) Гомес с явной гордостью написал о языках, которые знает помимо родного испанского: «Русский. Владею хорошо»[143].
Вновь предоставим слово профессионалам. Никита Симонян: «Не обладая внушительными физическими данными, он с лихвой компенсировал их своим интеллектом и видением игры, точным предугадыванием возможных ходов соперника. Четкий выбор позиции, прекрасная страховка партнера, безукоризненная игра в воздухе, точнейший и своевременнейший первый пас – все это было в арсенале игры Агустина Гомеса». Юрий Золотов: «Об Агустине Гомесе шла молва, согласно которой он считался чуть ли не вторым вратарем в команде. Частенько страхуя партнеров в обороне и вратаря, Гомес как бы выполнял еще и функцию голкипера, оказываясь на последнем рубеже перед воротами. Сколько, таким образом, он вынес мячей из торпедовских ворот, трудно подсчитать. […] Обращая внимание на этот факт, замечу, что в нашем футболе в то время так не играл еще никто, подобной страховки вратаря тогда не было, и Агустина, конечно, нужно считать новатором в этом направлении». Соглашаясь с этим, Руперто Сагасти добавлял: «Он мог четко определить скорость полета мяча, его траекторию, момент своего прыжка – в результате он всегда выигрывал борьбу наверху». А Золотов объяснял: «При невысоком росте Гомес, как правило, почти всегда выигрывал воздушные дуэли […], своевременно оттолкнувшись от земли, как бы зависал воздухе, благодаря чему успешно соперничал с более рослыми футболистами в борьбе за верховые мячи».
А. Гомес и Н. Симонян в центре
Сагасти подытоживал: «Гомес не обладал высокой скоростью, но он так рассчитывал каждое свое движение, так выбирал позицию, что непременно оказывался в нужной точке ближе всех к мячу. Это качество я могу объяснить его незаурядными умственными способностями. Он, словно хороший шахматист, умел просчитывать игру на несколько ходов вперед». А Симонян, как мы помним, называл Гомеса джентльменом и говорил: «Это нынче редко звучат аплодисменты во время игры. Тогда они были громоподобны и очень часто предназначались Гомесу».
Ценны для нас и те воспоминания Юрия Золотова, которые относятся уже не только и не столько к футболу: «У него часто собирались испанцы – на партию в преферанс, отведать национальные блюда. Агустин был человек увлекающийся, разносторонний, эрудированный. Как-то пришел ко мне домой: “Поехали”. Я в недоумении. “Куда?” – “Увидишь”. Приехали к зданию ОСОАВИАХИМа, что на углу улицы Правды и Ленинградского шоссе. Здесь, во дворце “Крылья Советов”, как оказалось, был испанский клуб, а Агустин в нем пользовался большим авторитетом. Здесь же Гомес познакомил меня с […] Долорес Ибаррури»[144].
У неё, у Пассионарии, он был на особом счету. Ещё со времен войны.
В Испании: футболист, партиец и… «масон»
Как указывают спортивные журналисты, «сезон 1954-го он фактически пропустил: вторая работа занимала практически все время. Гомеса раз за разом отправляют во франкистскую Испанию. Он приезжал на родину под чужим именем, выполняя шпионские задания»[145].
Стоит признать: никаких документов о пребывании его в тот период в Испании у нас нет. Разве что в материалах РГАСПИ мелькает его псевдоним – «Аугусто Мартинес»[146].
Зато, по сведениям дочери Гомеса, Лины, не позднее 9 мая 1956 г. в Исполком Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца (СОКК и КП) СССР поступило заявление от находившихся в Советском Союзе, оказывается, сразу троих братьев Гомес – Хуана, Рамона и Агустина: «В Испании живут наши родители: мать Пагола Маргарита и отец Гомес Феликс. […] Отец уже четвёртый месяц лежит в постели в тяжёлом состоянии. […]. Ввиду их тяжёлого материального положения (просим) Вашего содействия и помощи в получении разрешения послать им почтовый перевод»[147]. Эта просьба о денежном переводе родителям (чья лавка, если и была, явно не приносила дохода) оборачивается тем, что на историческую родину отправляется сам Агустин: «Выбыл в Испанию 15/X-56»[148].
Братья Гомес воспользовались тем, что именно в 1956 г. Франко согласился принять первую группу испанцев, во время и после гражданской войны нашедших убежище в СССР. С парохода, прибывшего из Одессы, на испанский берег в порту Кастельон сошел 461 человек, включая 137 «детей войны»[149]. Случилось это 22 октября.
По свидетельству мадридской газеты «Эль Паис», «после возвращения фигура Гомеса была окружена полицейскими интригами»[150]. Считается, что при допросе сотрудниками испанской службы безопасности Dirección General de Seguridad (DGS) он не скрывал своего коммунистического «бэкграунда», но там записали: «он из тех, у кого есть работа»[151]. И она действительно его ждала.
Интересно, что тот же Руперто Сагасти не имел никаких шансов попасть на «смотрины» в испанские клубы: франкистский режим этого не допускал. Однако вернувшемуся в Испанию Гомесу, как казалось поначалу, повезло: уже 4 декабря 1956 г. он вышел на тренировку в составе мадридского клуба «Атлетико», а 8 декабря играл в его составе против дюссельдорфской «Фортуны»
