Разведка была всегда... - [15]

. А кроме того, сам Корсунь был первоклассной крепостью, одной из лучших в Византийской империи. 339 тысяч квадратных метров его территории окружали мощные каменные стены «кордонной» и «квадровой» кладки, возведённые в V—VI веках. Их высота доходила до 15 метров, ширина — до 3-х, а в некоторых местах даже до 6 и 9 метров. (Для сравнения: стены большинства византийских крепостей последующих столетий имели толщину 1,5-2 метра). Ключевые участки обороны были усилены ещё одним каменным поясом — протейхисмой. По всему периметру той части крепости, которая была обращена к суше, высились прямоугольные и круглые боевые башни. Их было больше двадцати. Внутри города находилась цитадель. Твердыня эта видела перед собой готов и тюрок, хазар и печенегов. Но никогда ещё врагу не удавалось восторжествовать над мудростью византийских зодчих и мужеством защитников крепости. Это вселяло в жителей полуторатысячелетнего города уверенность, что варвары будут отбиты и на этот раз.

Суммируя сведения из разных источников, можно прийти к выводу, что Владимир остановился в заливе напротив Корсуня на расстоянии полёта стрелы («перестрела») от города. Стрела, пущенная даже «добрым стрельцом», пролетает всего 100—105 метров, в среднем же едва 60—70. Стало быть, русский лагерь находился либо возле Круглой, либо возле Карантинной бухты.

Охватив Корсунь плотным полукольцом и расставив на остальных участках наблюдательные посты, Владимир вряд ли стал пассивно дожидаться, пока его жители мирно созреют для капитуляции. Вероятно, он попробовал выяснить, что думают осаждённые о дружбе народов, путём обмена остроумными репликами, которые во все времена у всех народов были в большой чести в подобных обстоятельствах, помогая снять напряжение борьбы. Один византийский сановник, живший несколько позже описываемых событий, даже обратился с увещеванием к защитникам крепостей не слишком увлекаться применением этого обоюдоострого психического оружия, от которого вреда может быть больше, чем пользы... Потом засвистели стрелы, а со стен полетели и камни, как это можно видеть на миниатюре Радзивилловской летописи. Наконец, не исключено, что смельчаки полезли по лестницам наверх для установления личных контактов. Корсуняне дали отпор. Так я понимаю фразу, читающуюся и в летописи, и в «Житии Владимира»: «боряхуся крепко из града». Хотя Бертье-Делагард думал, что за ней скрываются вылазки осаждённых — «попытки к прорыву и посылки гонцов, соглядатаев».

После этой первой пробы сил Владимир начал правильную осаду, распределив участки крепости между «полками» варягов, словен, кривичей и чёрных болгар и послав объявить «гражанам»: «...Аще ся не вдасте (если не сдадитесь. — Авт.), имам стояти и за 3 лета». «Они же не послушашатого». Тогда князь, говорит летописец, «изряди вои своа; и повеле приспу сыпати к граду». Приспа — это насыпь, которую осаждающие воздвигают (присыпают) у стены, постепенно наращивая, с целью создать площадку для штурма. Дело это очень трудоёмкое, особенно на скалистых крымских почвах, и если князь решился на него, значит, терпению и его, и войска пришёл конец. Но фортуна никак не желала поворачиваться к нему лицом. «Сим же спущим (насыпающим. — Авт.) корсуняне, подъкопавше стену градьскую, крадуще сыплемую персть, и ношаху к себе в град, сыплюще посреде града». Правда, по словам летописца, Владимир тоже упёрся — «воини же присыпаху боле, а Володимер стояше». Но не мог сдержать досады (Никоновская: «...елико же ратиим сыпляху землю в ров, толико те гражане тайно крадяху у них землю... Володимер же зря (видя, — Авт.) удивляшеся, яко ничтоже успеваху сыплюще»). И неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы однажды, когда на исходе был уже девятый месяц осады, в сторону русского лагеря не просвистела очередная стрела. К ней был прикреплён исписанный кусочек пергамента. Это было секретное послание, решившее судьбу Корсуня.

Стрелами на войне дорожили, и всё, что прилетало со стороны врага и годилось к повторному употреблению, старались подобрать. Стрела с секретным посланием тоже не потерялась. Её подняли и доставили по назначению.

Писатель А. Ладинский в романе «Когда пал Херсонес» так представил себе (вместе с героем — приближённым императора Василия И Ираклием Метафрастом) обстоятельства, при которых это произошло: стрела «вонзилась в землю, затрепетала и осталась до утра на грядке с растоптанными лозами, оперённая птичьим пером, окованная железом лёгкая тростинка... А утром молодой варвар, потягиваясь после короткой ночи, увидел стрелу, поднял её, чтобы положить в свой колчан, и заметил кусок пергамента, на котором были написаны непонятные для него знаки. Не зная, как поступить, он отнёс стрелу к своему князю. Княжеский белый шатёр стоял среди оливковых деревьев. Какой-нибудь пленный ромей, которого держали в лагере для выполнения различных работ, прочёл русским греческое письмо. И может быть, оно было даже на русском языке...». В послании было сказано: «Кладязи, аже суть за тобою от въстока, из того (нужно: из тех, — Авт.) вода идёт по трубе, копав перейми» (в Никоновской летописи: «...и сипе копав, преимеши воду и възмеши град»). То есть: колодцы городского водопровода за тобой, трубы под тобой. Перекрой воду и с победой тебя, княже!