Разведчики всегда впереди - [23]

СМОЛЕНСКИЕ ВОРОТА

Весна 1943 года запомнилась мне особенно хорошо. И думаю, потому, что это была первая для меня по-настоящему фронтовая весна. Появились ручейки, и сразу стало казаться, что поют они удивительно радостно и бойко. Выглянет, бывало, из-за облаков солнце, и чудится, что как-то по-особенному ласково греют его лучи. И травинки, зазеленевшие на освобожденной земле, совершенно необычно тянутся к свету, к теплу.

Когда находишься рядом со смертью, сильнее любишь и ценишь жизнь во всех ее проявлениях. Но у нас времени для лирических раздумий не оставалось. Выезды в части и соединения, подготовка и проведение новых рейдов во вражеский тыл, непрерывное наблюдение за передним краем, захват «языков», обработка поступающей информации, ее анализ — все это оставалось с нами. Словом, весна весной, а война войной.

В эти дни мне, как и другим сотрудникам разведотдела штаба армии, часто приходилось выезжать в подразделения. Поездки эти вызывались не только текущей работой. Нам хотелось возможно глубже изучить людей, почувствовать сердцем их настроения. И всякий раз мы убеждались: разведчики полны отваги, готовы к выполнению любых, самых сложных заданий. Касалось это, кстати, и тех, у кого не было, на первый взгляд, каких-либо оснований для радости, душевного покоя.

В одной из наших рот разговорился я как-то с немолодым уже разведчиком. И подсел я к нему не случайно: уж больно сумрачным, хмурым показался мне этот боец. Выяснилось, что вся семья у него осталась на оккупированной территории.

— Скоро два года, как ни слуху, ни духу, — глядя прямо перед собой, с трудом выдавливая из себя слова, произнес он. — Живы ли? Ведь фашисты такое творят…

Горе его было мне вполне понятно. Конечно, сравнивать тут нельзя, но в первые месяцы войны я сам немало переволновался. Во время одной из первых командировок на фронт из Москвы была эвакуирована моя семья. И получилось так, что никто толком не мог сказать, с какой именно группой уехала жена и ребятишки. Почти полгода ушло на то, чтобы разыскать их, наладить переписку. Я, разумеется, знал, что они находятся среди своих, верил, что помогут им люди. И тем не менее чувство тревоги не покидало меня. А тут заведомо знать, что близкие находятся там, по ту сторону фронта…

Положив руку на колено солдата, я мучительно подыскивал слова, которые могли бы хоть немного ободрить, успокоить его. Но они никак не находились. А он, словно поняв, о чем я думаю, повернулся ко мне:

— Не надо утешать меня. Ладно? Вы лучше прикажите командиру, чтобы чаще на задание посылал. Ух, какой я злой на фрицев!

И я невольно посмотрел на его сжатые кулаки. Да, тому, кто попадет в эти руки, не поздоровится.

Приходилось вести разговоры и другого рода. В частности, немало вопросов задавалось нам по поводу введения в Красной Армии офицерских званий и новых знаков различия — погон.

— Какой в том резон? — спрашивали некоторые разведчики.

Живы были в их памяти рассказы старших о гражданской войне. Тогда человек с погонами воспринимался как враг Советской власти. Мы терпеливо разъясняли классовую природу наших Вооруженных Сил, подчеркивали, что советские воины, надевая погоны, поддерживают славные традиции русской армии.

— Наш офицер — это советский офицер!

— Вроде бы и так, а все равно как-то непривычно…

Разговоры разговорами, а разведчики одними из первых получили новые знаки различия. На фронте так уж повелось: храбрым воинам — почет и уважение. Для них не жалели ничего. Вернутся люди с боевого задания, а их уже ждут подарки, поступившие от шефов — тружеников тыла. А разве не приятно получить письмо, на конверте которого начертано: «Самому храброму воину»? Случалось, что взамен махорки разведчикам давали папиросы. Другим же кладовщик отвечал: «Сначала послужи в разведке, а потом разевай варежку!»

Заслуги разведчиков признавались не только в солдатском кругу. Еще в период ликвидации ржевско-вяземского выступа мы узнали, что 10 марта 1943 года Указом Президиума Верховного Совета СССР учрежден нагрудный знак «Отличный разведчик». Этим знаком награждались лица рядового и сержантского состава, систематически показывающие высокие образцы воинского долга при выполнении заданий командования, а также те, кто ранее был удостоен правительственных наград за мужество и храбрость, проявленные в разведке.

Весть о введении нагрудного знака мигом облетела все разведывательные подразделения. И воспринята была она с большой радостью. Долгое время разговоры об этой новости не прекращались в землянках и блиндажах.

— Гляди, братцы, о нас в Москве не забывают!

— Сам Михаил Иванович Калинин подписал! Знай наших!

Мы, офицеры, конечно же, тоже были глубоко взволнованы вниманием правительства к войсковым разведчикам. Однако такое внимание не только радовало, но и ко многому обязывало. О возросшей роли войсковой разведки теперь все чаще говорили на служебных совещаниях. Газета «Красная звезда» выступила с передовой статьей «Настойчиво повышать разведывательную грамотность!», в которой с исключительной силой подчеркивалось значение разведки. «Пренебрегать изучением противника, пренебрегать работой войсковой разведки, — писала газета, — означает… обречь себя на глухоту и слепоту. Пренебрегать изучением противника, пренебрегать разведкой означает действовать наобум, упуская возможности для победы, рискуя поставить свои войска под удар. В то же время, чем лучше командир знает, с кем именно он дерется, — тем вернее он действует, тем больше его успех».