Разведчик в Вечном городе. Операции КГБ в Италии - [23]

— А если у меня ничего не получится? Ведь я же никогда не выступал в роли журналиста…

— Вы теперь разведчик, Леонид Сергеевич, и поэтому должны себя чувствовать одинаково вольготно и в роли журналиста, и в роли дворника, если этого потребует наша партия…

…Я не буду рассказывать все перипетии уже известной читателям моей беседы с Алексеем Ивановичем Аджубеем, благодаря которому я стал журналистом. Не буду говорить и о полной всяких неожиданностей, приятностей и неприятностей стажировке в иностранном отделе газеты, где не всем понравился внезапно появившийся «марсианин», претендующий непонятно почему на место собкора в прекрасной Италии. Потом были быстрые сборы и пьяные проводы, ибо закатил я шикарнейший прощальный банкет в ресторане «Арагви», чтобы елико возможно задобрить моих будущих кураторов, редакторов и просто завистников.

…Короче говоря, рано утром 5 августа 1962 года электровоз плавно замедлил свой бег у платформы римского вокзала Термини, белокаменного сооружения с огромным железобетонным козырьком над центральным входом, где даже при большом количестве приезжающих и отъезжающих никогда не бывает вавилонского столпотворения. На перроне стояла группа моих новых коллег — корреспондентов «Правды», ТАСС, АПН, Радио и Телевидения. Из всех журналистов я был знаком лишь с правдинским корреспондентом Володей Ермаковым, с которым очень дружил и даже пытался писать совместные статьи в мой «чистый» внешторговский период работы в Италии и который предсказал в один из наших загулов мое «журналистское» будущее. Он уже по второму заходу трудился несколько месяцев в Риме от своей родной «Правды». Володя стоял на перроне в желтой рубахе с короткими рукавами, холщовых голубых штанах, в сандалиях на босу ногу, с неизменными черными очками на носу. Он первым заграбастал меня в свои объятия, расцеловал и, сказав: «Ведь я же говорил тебе, старик, что вернешься в Рим журналистом», начал представлять будущим коллегам, с которыми предстояло работать в Вечном городе…

Редко случается так, что журналист остается верным одной стране, в которой побывал однажды, а потом неоднократно возвращался туда вопреки объективным закономерностям и субъективным частностям. Володя проработал на Апеннинах собственным корреспондентом «Правды» десяток лет, а когда оказался в других странах, в его очерках и корреспонденциях продолжала звучать «итальянская нотка» — то древнеримской пословицей, то сопоставлением с событием, происшедшим на апеннинской земле. Он знал большие и маленькие «секреты» жизни в Италии, большие и маленькие «сфуматуры», то бишь частности языка этой страны. Потому-то и не были редкостью его пяти- и шестиколонные подвалы с очерками и репортажами из Италии.

Владимир Ермаков был журналистом-международником в самом широком смысле слова, и его последняя должность — политического обозревателя АПН — как нельзя лучше соответствовала его возможностям и способностям, его знаниям политических аспектов европейских проблем.

Наверное, самое тяжелое для журналиста — писать о безвременно ушедшем друге, с которым делил горести и радости, удачи и неудачи. С другой стороны, кто же напишет, как не ты, знавший его как журналиста и как человека лучше, чем другие?

Дружба наша была сложной. Мы ссорились и мирились, расходились и сходились, любили и не любили друг друга, чего только не случалось на длинной дороге жизни, в которую вошел и «итальянский» период, и «московский»… В Италии, правда, мы встречались чаще, в Москве — реже. И только по нашим детям да новым клочкам седых волос замечали, до чего же быстро бегут годы. Мне и сейчас кажется, что вот-вот зазвонит телефон и в трубке раздастся его голос, всегда очень бодрый и самонадеянный, несмотря ни на что.

— Привет, Леонида (это на итальянский манер), привет, каро мио (то бишь дорогой мой)! Как твое ничего?

— Ничего. А ты где прыгаешь?

— На кровати…

— В больнице лежу, сердечко прихватило что-то…

— Серьезное что-нибудь? Я приеду завтра.

— Да ерунда. Свидимся, когда выпишусь…

Это был наш последний разговор по телефону. Тогда, много уже лет назад, у нас не прихватывало сердец, седина не лезла в бороду. Почему-то наши знаменательные встречи приходились на август.

То был август 1954 года. Я сидел в маленькой комнатушке на последнем этаже Торгпредства и, мучаясь от нестерпимой жары, сочинял под свист двух вентиляторов обзор для глубокоуважаемого управления торговли с западными странами Министерства внешней торговли. Если бы я знал тогда, что мои творческие муки, воплощенные после руководящих замечаний товарища торгпреда в восьми десятках страниц тонкой «папирусной» бумаги, попадут на стол еще более юному, чем я, экономисту управления, который будет читать их лишь на предмет составления подробных замечаний по обзору, я бы, конечно же, так не старался. Оказавшись после загранкомандировки на работе в управлении, я, как и мой предшественник на этом месте, выуживал из восьмидесяти страниц очередного обзора несколько основных абзацев и цифр, которые, как правило, умещались на полутора страничках машинописного текста…

Но это было потом, а в тот августовский день я старался вовсю и, конечно же, не очень обрадовался неожиданному визиту римского корреспондента «Правды» Владимира Ермакова. Вот как напишет он об этой встрече много лет спустя: