Разведчик «Мертвого сезона» - [38]

«Мне казалось, — продолжал Конон Трофимович, — что все это не со мной происходит, какой-то кошмар! Я бы сказал: как в кино! Хотя и понимаю, что степень реальности происходящего зависит от когда-то избранного амплуа.

Поясню. Ни страха, ни волнения я не испытывал. Кто-то из полицейских, держа мои руки в своих, явно считал мой пульс и до того был поражен спокойным ритмом, что вытаращил на меня глаза.

Тогда я спросил его: «Вы врач?»

Он ответил: «Мы везем вас в Скотленд-Ярд, вы это понимаете?»

Куда меня повезут, я знал еще двенадцать лет назад!»

Вместо заключения

…Конон Молодый умер через полгода после наших встреч и бесед. На похоронах Конона Трофимовича было много народа, гроб с телом выставили в фойе клуба Дзержинского.

За несколько дней до смерти, словно чувствуя ее приближение, Конон сказал жене в минуту редкого для разведчика откровения: «Знаешь, Галя, если бы мне сейчас дали задание и документы, я, несмотря на все пережитое, опять поехал бы в какую-нибудь страну, но с моих пальцев, Галя, там уже взяли отпечатки…»

Он был долгом и сердцем прикован к делу, которому отдал сначала здоровье, а потом жизнь. Осталась память. И скромная могила на небольшом крематорском кладбище при Донском монастыре, — это для тех, кто вдруг захочет положить на серую плиту букет полевых цветов, которые так любил мой герой.

Послесловие

А теперь я намерен рассказать вам правду, связанную с написанием повести о К. Т. Молодыем. Объявил мне о неожиданном заказе Володя Губарев. Побывать в КГБ на Лубянке, чтобы собрать материал о разведчике, увидеть его «живьем» и вправду могло показаться интересным делом, особенно с творческой точки зрения.

Володя Губарев и повел меня в Комитет. Почему он взял на себя обязанность «связника» с госбезопасностью, я не знаю и знать не хочу: возможно, именно Володя вызывал у ведомства наибольшее доверие, то ли он сам пошел к ним встречным курсом? Умолкаю. Все такие вопросы я от себя отвожу. Конечно, я мог бы и догадываться, рискуя грубо ошибиться и в точку попасть, а вообще-то все это — темный лес, в котором и зрячему легко заблудиться. Можно таким же образом обидеть кого-то или недооценить его, все от самого устроителя зависит. Так или иначе, а дело случилось в конце шестьдесят восьмого года.

Думаю, каждый заместитель главного редактора популярной газеты в те времена по должности своей был связан с «ведомством», будучи со всех сторон проверенным и достойным человеком; осторожно говорю, подбирая слова и округляя их, чтобы невзначай не обидеть таких людей, тем более — Володю Губарева, вскоре ставшего замом главного «Комсомолки». Не исключаю и того, что иные журналисты становятся сотрудниками госбезопасности не по принуждению, а по долгу совести, не оставляя работы в газете.

В один прекрасный день мы приехали к главному подъезду знаменитого здания на Лубянке. Никогда не забуду мое единственное желание: затеряться в толпе, чтобы меня никто из знакомых не видел входящим в здание, а уж все остальное как-нибудь переживу. И почему-то страшно было и интересно, по принципу «журналист меняет профессию»; Господи, сколько из нас не «меняли», а совмещали профессии (возможно, как и мой «ведущий» на Голгофу)?

Ну и что (спросите вы сегодня), что я пришел в некую службу под названием ФСБ? А вам-то какое дело? — спокойно отвечу. А тогда коробило и страшило, заставляя каждого втягивать голову в плечи: вот в чем секрет и смысл изменений нашей сегодняшней психологии и жизни, отхода от реалий минувшего.

Вошли через дверь с интересом, который оказался верным. Вся процедура визита на площадь Дзержинского достаточно полно и достоверно описана в повести. Это освобождает меня от необходимости самоцитирования.

* * *

Теперь скажу о том, чего нет в повествовании. Сначала процитирую повесть (вы уж простите меня великодушно за самоцитату, я забочусь только о повествовании, которое может оказаться пресным): «Так или иначе, у меня было с Кононом Трофимовичем ровно одиннадцать встреч», — такие слова вы найдете в повести. Однако визитов на Лубянку было только три. Роман с Комитетом внезапно оборвался. Увы.

Заказчик материала дал неожиданный отбой. Рассказ о разведчике отменялся. Со мной вежливо распрощались. И попросили о визитах позабыть, как будто их вообще не было. Листочки, написанные мною по ходу встреч, аккуратно изъяли.

Откуда взялись недостающие восемь встреч, без которых материала для написания повести было явно мало? Что помогло через много лет появлению документальной (не выдуманной!) повести о человеке, чья профессия — разведчик?

Теперь слушайте дальше. Конечно, после каждого визита, вернувшись домой, я хватал белоснежную бумагу и записывал то, что слышал: мои вопросы, и ответы героя, и комментарии сопроводителей моего героя, и даже краткие пояснения и реплики ведущего (которого я потом так и назвал в повести: «Ведущий»). Памятью я не был обижен, она была у меня цепкая, но два десятка рукописных страничек для повести до обидного мало.

А Конон Трофимович представился мне чрезвычайно интересным человеком: остро мыслящим, привлекательным, не стандартным, умным (нет, не зря позже именно он и некоторые его реальные ситуации стали материалом для художественного фильма «Мертвый сезон»; более того, Молодый был и консультантом фильма, и прототипом главного героя, но в титрах не упомянутым, его назвали чужим именем; официально представлял картину прямо в кадре Рудольф Иванович Абель. Все это было цепочкой, связанной с отказом в написании повести, посвященной Молодыю).