Разведчик - [6]

Ему очень понравилась местность. Толковый человек мог бы здесь хорошо и удобно обосноваться. Однако, странно, что женщина живет здесь одна, да и какой мужчина бросил бы такую женщину… но, быть может, он мертв?

Хондо видел, что дом и все хозяйственные постройки были возведены умелой и, несомненно, мужской рукой. Но уже давно здесь не было мужчины, и постепенно ранчо приходило в упадок и разрушалось.

Дом был сложен из ладно пригнанных крупных камней и служил не только жилищем, но и надежной крепостью для его обитателей. Строил его, наверное, отец Энджи. Хорошо был сделан и загон.

Но уже давно все хозяйство нуждалось в ремонте: старая прохудившаяся крыша, засорившийся колодец, размытая дождем канавка, по которой на огород текла вода поливки.

Итак, отец Энджи давно умер, а ее муж, таинственный незнакомец, не занимался ранчо.

А женщине одной здесь не управиться. Хондо задумчиво повертел в пальцах сигарету, затянулся в последний раз и швырнул ее на землю, придавив носком ботинка. Нужно заканчивать работу. Смеркалось. Сюда ночь приходила раньше, чем на равнину, которую все еще освещали лучи заходящего солнца.

Он слышал, как хлопнула дверь и украдкой взглянул на Энджи. Она прошла мимо него не останавливаясь прямо к колодцу. Возвращаясь, Энджи задержалась у дверей кузницы. Хондо, словно не замечая ее присутствия, продолжал стучать молотком по раскаленной подкове. Вдруг он услышал голос Энджи:

— Мистер Лэйн.

— Да, мэм.

— Вы угадали, я солгала. Мой муж что-то не возвращается. Ему уже давно пора быть дома.

Хондо кивнул.

— Его могли убить апачи.

Она вздрогнула, пораженная его равнодушным тоном.

— Нет! Здесь может быть тысяча объяснений.

— Но среди них присутствует и мое.

— Ведь с апачами заключен мирный договор…

— Миссис Лоуи, — Хондо выпрямился и бросил молоток, — мой совет: собирайте вещи, берите ребенка и уезжайте отсюда. Я провожу вас. Вождь апачей, Витторо, созывал совет старейшин. Я везу донесения в город.

— Нет, — она отрицательно покачала головой. — К нам апачи всегда относились хорошо. Правда, я не знаю Витторо, но многие индейцы приезжали к нам и свободно брали воду из колодца.

— Зато я его видел, — ответил Хондо. — На гриве его коня болталось двадцать скальпов. Если индейцы восстанут, житья белым здесь не будет.

Но на Энджи его слова не подействовали.

— Меня, то есть нас, они-то уж не тронут. Мы с ними всегда мирно уживались.

Хондо взял щипцы и зажал подкову. Снова в вечерней тишине раздались мерные удары молотка по наковальне. Потом он подобрал гвозди и приподнял копыто у лошади. Работа вскоре была закончена, Хондо выпрямился, с наслаждением разогнул затекшую спину и слегка улыбнулся. Вдруг из-за кустов выскочил, виляя хвостом, Сэм, он остановился в нескольких ярдах от людей и сел на землю. На морде у него белели комочки белого пуха, — не иначе, как на зайцев охотился этот полудикий пес.

— Какая у вас странная собака.

— Она не моя.

— Но чья же?!

— Сэм приблудился. Главное — он чувствует индейцев за милю.

Хондо отвел последнюю лошадь в загон и повесил старые подковы на ограду.

— Он чует индейцев? Не верю.

— Многих псов можно обучить этому.

— Обучить? Как?

Хондо оперся на ограду загона и сдвинул на затылок шляпу, на лоб упала прядь курчавых волос.

Солнце почти скрылось за вершинами, потянуло ночной прохладой. Небо было иссечено длинными красными сполохами, облако, проплывавшее над ними, своими причудливыми формами напоминало бутон розы. Странный лиловый цвет заливал верхушки деревьев, и их листва зашептала о чем-то таинственном и неведомом людям.

Ночная мгла уже протянула изогнутые руки из оврагов, пытаясь накрыть черным покрывалом одинокий домик, затерявшийся на бескрайних просторах дикой земли.

— Берешь щенка и нанимаешь индейца. Он вырезает прут и изо дня в день сечет щенка. Пес, когда вырастает, на всю жизнь запоминает запах индейца.

— Бить животное? Какая жестокость!

Хондо передернул плечами.

— А как иначе.

— Все равно я не верю, что собака чует запах краснокожих. Я хочу сказать, что она не сможет различать на нюх индейцев и, например, меня.

Хондо собрал инструменты и положил на полку.

— Может, миссис Лоуи. Почему нет, если сами индейцы чуют белых за милю.

— Вздор!

Хондо не выдержал, улыбнулся, а потом залился мальчишеским смехом.

— Я сам наполовину индеец. Если вы станете с подветренной стороны, я смогу почувствовать ваше присутствие на нюх, как Сэм.

Хондо вдруг преобразился: он напрягся, ноздри его раздулись, Энджи услыхала тяжелое дыхание, и ей стало не по себе.

— Утром вы пекли хлеб. От вас пахнет свежим хлебом. Сегодня вы готовили солонину… Запах мыла от головы, значит, вы мыли недавно голову. Вот так, миссис Лоуи, а ведь я — индеец только наполовину.

Сейчас они стояли совсем близко друг к другу. Его дыхание обжигало лицо Энджи. Она смутилась и невольно шагнула назад в темноту, прочь от Хондо. Разглаживая руками передник, она, опустив глаза, сказала:

— Я пойду в дом.

Энджи резко отвернулась и заторопилась прочь от кузницы. «Быстрее от него, спрятаться в своей комнате, чтобы он не догадался о ее чувствах. Что же это такое? Зачем он здесь?»

Энджи гнала от себя эти, как ей казалось, порочные мысли, но не могла побороть их. Где правда?