Развал - [23]

— Почему солдаты не на занятиях? — спросил Бурцев.

— Замполит приказал. Ансамбль репетирует ко Дню части.

— Репетиции должны быть. Но почему об этом командир полка не знает? Для этого, наверное, должен быть подготовлен приказ по полку. Зачем же командира роты делать заложником нашего разгильдяйства. Он отвечает за подготовку солдата, его дисциплину. А вы берёте их куда-то и уводите, а потом с ротного будем спрашивать, почему солдат не подготовлен. Подойдите к начальнику штаба, подготовьте приказ и ко мне на подпись. Снимите с командира роты ответственность за солдата и возьмите на себя.

— Раньше мы всё время так делали.

— Это ни о чём не говорит. Если вы всё время так делали, это не значит, что вы делали правильно. Если каждый будет тянуть людей туда, где на его взгляд самое важное дело, то это будет не полк, товарищ капитан, а воз с известной басни Крылова.

— Разрешите людей отправить на занятия?

— Вот какой же вы человек. Пусть играют. Я же вам сказал, пойдите со списком ваших артистов к начальнику штаба и сделайте всё по уставу.

Капитан ушёл, а Бурцев прошел по коридору к двери с надписью «Библиотека» и открыл её.

— Библиотека открыта? — спросил Бурцев в приоткрытую дверь.

— Да, работает, — ответил женский голос.

Библиотекарь Маргарита Станиславовна добродушная женщина встретила Бурцева приветливой улыбкой. Ассортимент библиотеки был беден, на полках стояли тома Ленина, Маркса, материалы Съездов партии и пленумов ЦК. Художественной литературы было совсем мало.

— Разрешите, Маргарина Станиславовна, стать читателем вашей библиотеки.

— Ой, даже и не знаю, что вам предложить. Выбирайте сами, хотя и выбирать-то нечего. Детективы и фантастику солдаты зачитывают до дыр. Классиков не берут, да у нас, их и мало, а зарубежных совсем нет. Горького могу предложить. Я вот иногда перечитываю и сравниваю с тем, как в школе учили. Воспринимается совсем по другому. Тогда и подходы были с точки зрения детского ума.

— Я не люблю Горького, Маргарита Станиславовна.

— Почему? Это же наш пролетарский писатель.

— Вот поэтому и не люблю. Горький двуликий Янус, а я не люблю двуликих.

Как писатель он, безусловно, талантлив, а как человек вызывает неприязнь.

— А почему так? — удивлённо взглянула на Бурцева Маргарита Станиславовна.

— Когда он был мало известен, он со всей силы изобличал сатрапа царя и его прогнивший чиновничий аппарат. А когда стал кормиться с руки тирана, поехал в Соловецкий лагерь. Начал писать, как там красиво живут люди и как их перевоспитывает товарищ Сталин. Написал хвалебную тираду после путешествия по «Беломорканалу»— он, что мальчишка, не понимал или не знал, сколько там погибло народу? Об этом знал весь мир, только Максим Горький ни о чём не ведал.

— Может, он боялся, время-то, какое было.

— Может и боялся, Маргарита Станиславовна, но он мог и не писать. Сослаться на состояние здоровья или отсутствие творческого настроения. В конце концов, у него была возможность не единожды уехать за границу. Забрали у человека дом, и в нём Горький поселился. Он что, беден был, и не мог себе дом купить или построить? Он только бы намекнул Сталину, что хочет себе дом построить. Я думаю, ему бы он дёшево обошёлся. А то, как в той сказке: «у лисы ледяная изба, у зайчика лубяная». И живёт в нормальной избе тот, у кого есть сила. Взять чужое просто. Мужчина тот, кто построил дом, заметьте, построил, а не отнял, воспитал сына и посадил дерево. Писатель, поэт — это рупор. Сталин это прекрасно понимал. Он использовал таких, как Горький и Маяковский. У одного тщеславие, у другого прелюбодеяние. Самолёты «Максим Горький», пароходы, улицы города. И это заметьте, при живом-то. От такого признания, себя великого, того и гляди крыша поедет.

Выходя из библиотеки с книгой под мышкой, почти у самого выхода с клуба он встретил замполита.

— Слышали новость, Василий Петрович?

— Нет, не слышал. Какая новость?

— Очередной вождь приказал долго жить.

— Что-то наши йоги посыпались.

— А почему, Василий Петрович, йоги?

— Ну, как же, полковнику управлять полком можно только до пятидесяти. А дальше, говорят, стар и немощен. А управлять государством в семьдесят пять можно. Они, наверное, там все йогой занимаются, только вот мне кажется, не до конца они её освоили, через год идут друг за дружкой туда, — Бурцев показал большим пальцем вверх.

Через три дня телевидение показывало похороны очередного вождя.

Они уходили в небытие друг за другом с периодом чуть больше года. Вся страна всматривалась в экраны телевизоров, где шла прямая трансляция похорон. Всем интересно было угадать конец этого спектакля — кто же в нём будет главный герой? Тот, кто возглавлял комиссию по организации похорон и был главным героем этой трагикомедии. По традиции, сложившейся в Кремле, он становился руководителем страны.

— Какая нелепость, очередной «похоронмейстер» становится вождём, верным ленинцем, Путь к власти таков: без народа, без его выбора, без конкурента, без программы, очень просто — надо стать главным при похоронах, — думал Бурцев. Он глядел в телевизор. В его душе всё кипело. Хотелось выключить, но досмотрел. В это время на Красную площадь выехал лафет с телом вождя.