Разум в огне. Месяц моего безумия - [35]

– Это «Перебои в смерти», – сказала она. – Ты же любишь «Все имена», вот мы с мамой и решили, что этот роман тебе тоже понравится.

В колледже я прочла «Все имена» Жозе Сарамаго, и мы с Ханной и ее мамой несколько вечеров его обсуждали. Но сейчас, беспомощно взглянув на имя автора, я сказала:

– Я никогда у него ничего не читала.

Ханна спокойно согласилась и сменила тему.

– Она очень устала, – извинилась мама. – Ей трудно сосредоточиться.

Видеозапись из палаты, 30 марта, 6.50, 6 минут

Начало записи: пустая кровать. Мама в рабочем костюме от Max Mara сидит рядом и задумчиво смотрит в окно. На прикроватном столике журналы и цветы. Негромко работает телевизор; показывают шоу «Все любят Рэймонда».

В кадр захожу я и залезаю на кровать. Я без шапочки, волосы грязные, связка проводов свисает вниз по спине, как грива. Натягиваю одеяло до подбородка. Мама гладит меня по ноге и подтыкает одеяло. Но я сбрасываю его, встаю и начинаю теребить провода на голове.

Конец записи.

22. Чудовищная и прекрасная путаница

Начало второй недели в больнице ознаменовалось появлением новых тревожных симптомов. В середине дня ко мне зашла мама и заметила, что моя речь стала настолько неразборчивой, будто язык у меня распух и стал в пять раз больше. Это постепенное, ступенчатое ухудшение испугало ее больше галлюцинаций, паранойи и попыток сбежать. Когда я говорила, у меня заплетался язык; я пускала слюни, а когда уставала, свешивала язык набок, как перегревшаяся на солнце собака. Я шепелявила, кашляла, когда пила, и мне даже принесли специальный поильник, отмерявший глотки не больше одной столовой ложки. Я также прекратила использовать полные предложения; невнятное бормотание сменилось отдельными слогами, а затем и просто мычанием.

– Повторяйте за мной, – велела доктор Руссо, мой невролог. – Ка, ка, ка.

Но твердое «к» в моем произношении сильно смягчилось и стало неузнаваемым: «Дтха, дтха, дтха».

– Раздуйте щеки – вот так, – попросила доктор Руссо, надув щеки и выдыхая через сомкнутые губы.

Я выпятила губы и попыталась повторить за ней, но щеки не надувались – я просто выдохнула и все.

– Высуньте язык как можно дальше.

Я смогла высунуть его только наполовину, да и то он дрожал, точно это действие давалось мне с большим трудом.

Позднее доктор Арслан подтвердил новый симптом, обнаруженный доктором Руссо, и написал об этом в своем журнале наблюдений. Я постоянно двигала челюстями, будто жевала жвачку, строила странные гримасы, поднимала руки и замирала, словно хотела дотянуться до невидимого предмета.

Мои врачи заподозрили, что эти симптомы в сочетании с высоким кровяным давлением и повышенным сердцебиением указывают на нарушения в стволе мозга или лимбической системе.

* * *

И все же однозначного виновника определить было непросто.

Тут опять стоит вспомнить гирлянду из лампочек: достаточно выйти из строя лишь одному участку, и нарушаются самые разные связи. Поэтому выделить один участок мозга и напрямую связать его с основными жизненными функциями и особенностями поведения бывает сложно. Все, что связано с мозгом, очень запутанно. Как сказал Уильям Оллмен в своей книге «Изучение чуда: революция в нейронной сети[15]», «мозг – это путаница, чудовищная и прекрасная».

* * *

Вскоре после ухода доктора Арслана пришел доктор Сигел (любимый мамин «Багси») и сообщил новость.

– Так, мы кое-что узнали, – сказал он.

– Кое-что? – спросила мама.

– Люмбальная пункция показала слегка повышенный уровень лейкоцитов. Как правило, это признак инфекции или воспаления.

Концентрация лейкоцитов в моей спинномозговой жидкости составляла 20 на микролитр; у здорового человека она равна 0–5 на микролитр. Врачей озадачили такие цифры, но повышенная концентрация лейкоцитов могла быть вызвана разными причинами. Например, сама люмбальная пункция, с ее высокой травматичностью, вполне могла спровоцировать повышение. Но все же такие результаты указывали на явные нарушения.

– Пока мы не знаем, что это означает, – сказал доктор Сигел. – Мы проведем несколько исследований. И обязательно выясним. Обещаю.

Мама впервые за несколько недель улыбнулась. Странно, но она обрадовалась, получив подтверждение тому, что мое состояние объяснялось физическими, а не психическими причинами. Ей отчаянно хотелось обрести хоть какую-то уверенность, иметь хоть какие-то данные, за которые можно было бы уцепиться. И хотя эти лейкоциты были слабой наводкой, они все же на что-то указывали. Мама вернулась домой и весь вечер провела за компьютером, выискивая в Интернете, что могла бы означать эта новость. Перспективы были самые пугающие: менингит, опухоль, инсульт, рассеянный склероз. Наконец телефонный звонок оторвал ее от экрана. Мой голос на том конце провода был как у умственно отсталого ребенка.

– Я описалась.

– Что случилось?

– Я описалась. Они кричат.

– Кто на тебя кричит? – Она слышала голоса.

– Сестры. Я описалась. Я нечаянно.

– Сюзанна. Никто на тебя не сердится. Говорю тебе. Это их работа – за тобой убирать. Они знают, что ты не нарочно.

– Они на меня кричат.

– Говорю тебе, ничего серьезного. Бывает. И они не должны кричать. Ты нечаянно.