Разум - [12]
Я узнал, что нарратив — это социальный процесс, он происходит между людьми. Истории связывают нас в отношениях один на один, в семьях и сообществах. И я задумался, какие еще элементы разума кроме нарратива — чувства, мысли, намерения, надежды, мечты, воспоминания — глубоко коренятся в отношениях.
В то время я беседовал о жизни с людьми, которые очень на меня повлияли. Психологи Луис Коцолино, Бонни Голдстайн, Аллан Шор и Мэрион Соломон стали моими близкими друзьями и коллегами, и я тогда не подозревал, что наши жизни будут переплетены вплоть до этого дня. Эти стимулирующие, вознаграждающие отношения продолжаются уже четверть века. Они и многие другие люди на этом пути стали частью нарратива моей личности. Но я не знал и о том, что это десятилетие станет последним для трех самых главных учителей, сформировавших меня как специалиста: Роберта Столлера, Тома Уитфилда и Денниса Кантуэлла. Связь с учителями и коллегами, друзьями и родными глубоко нас преобразует. Отношения — это горнило, в котором рождается жизнь, потому что они формируют биографию, отливают идентичность, определяют самовосприятие и освобождают — или сковывают — наш потенциал.
Хотя десятилетием ранее на медицинском факультете меня учили, что организм человека — это источник заболеваний и объект врачебных вмешательств, разум казался мне чем-то более широким, выходящим за пределы тела. Глубокие уроки первостепенности и социальной природы нарративов подтверждали, что крайне важный источник смысла жизни — истории, которые связывают людей, помогают осмысливать опыт и учиться друг у друга, — находится между людьми, в области отношений.
Несомненно, эти элементы разума тоже имеют отношение к мозговым функциям. Эта связь известна неврологии более столетия, а благодаря технологии сканирования головного мозга освещена точнее и полнее. И тем не менее, как мы видели, зависимость разума от мозга не означает, что разум ограничен им или тождественен ему.
На моей последней презентации по предмету профессора Брунера я признался, что меня интересует, какой вклад нейрональные процессы, которые разворачиваются в мозге находящихся в отношениях людей, вносят в социальную природу нарратива. Преподаватель только отчаянно взмахнул руками, и я понял, что построить мост между дисциплинами, между нейрональным и социальным, будет нелегко.
Позже я узнал, что независимые области знания вполне могут сходиться во взглядах и приходить к одним и тем же результатам (Wilson, 1998), но уже тогда у меня было ощущение, что я напал на след междисциплинарного понимания разума.
Даже если разные науки и их представители не могут найти точек пересечения, таким стечением наполнена сама реальность. Возможно, нейрональное и социальное — части одного фундаментального процесса: скорее всего, не социальные стимулы влияют на мозг, подобно тому как световые стимулы воздействуют на зрительный нерв, а нейрональное и социальное — суть единый фундаментальный поток некоего процесса. Но в чем заключается этот «некий процесс», который облегчит плодотворную товарищескую беседу между, например, нейробиологом и антропологом?
В нашем недавно сложившемся коллективе на этот счет не было консенсуса. Без определения того, что такое «разум», если не считать сведения его к «мозговой активности», было сложно прийти к какому-то общему пониманию связи между мозгом и разумом, не говоря уже об эффективном и уважительном общении друг с другом.
Казалось, рабочая группа была на грани распада.
Несмотря на то что в то время, в эпоху справочника «Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам» (Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders, DSM), основное внимание уделялось моделям развития психиатрических заболеваний (и это сопровождалось все большим распространением методов психофармакологии и заявлениями ученых, что разум — результат работы мозга), обсуждения в нашей исследовательской группе были довольно напряженными. Можно ли считать разум просто мозговой активностью либо это что-то большее?
Из-за отсутствия общего взгляда на предмет мы зашли в тупик. Я вел дискуссии и был лично связан с каждым присутствующим — сам пригласил этих людей, поэтому чувствовал, что нужно срочно помочь им общаться и сотрудничать. Если группе суждено продолжить работу, требовалось что-то сделать.
Пятнадцатью годами ранее, еще студентом колледжа, в биохимической лаборатории я занимался поиском фермента, благодаря которому лосось способен переходить из пресной воды в соленую. А по ночам трудился на «горячей линии» по профилактике самоубийств. Как студент-биолог я узнал, что для выживания необходимы ферменты, а как волонтер — что грань между жизнью и смертью может определяться эмоциональным общением людей в минуту кризиса.
Я задумался: если у ферментов и эмоций есть какой-то общий знаменатель — хотя бы механизм выживания лосося и предотвращения суицида, — может быть, мозг и человеческие отношения тоже связывает что-то общее? Другими словами, если ферментативные молекулярные процессы активации энергии позволяют рыбе выжить, а эмоциональное общение двух людей возрождает надежду, не зависит ли сама жизнь от каких-то фундаментальных преобразований, общих для ферментативных энергетических процессов и энергии эмоциональных связей? Не сходятся ли в чем-то суть головного мозга и отношений? А если это две грани одной системы? А вдруг суть, связывающая мозг и отношения, раскроет природу разума? Вероятно, в этой сути есть то, что сможет принять каждый участник нашей группы, и это предотвратит распад группы из-за напряжения, непонимания и недостатка уважения?
