Разум и чувства и гады морские - [5]

И мать, и сестра считали подобные научные изыскания пустой тратой времени и таланта. На их счастье, у Эдварда был младший брат, который подавал куда большие надежды.

К тому моменту, как миссис Дэшвуд заметила его присутствие, Эдвард прогостил в Норленде уже несколько недель. В то время она пребывала в таком потрясении, что почти не обращала внимания на свое окружение. В конце концов он показался ей человеком тихим и ненавязчивым, что ей понравилось. В тягчайшие для нее минуты он не докучал ей неуместными беседами.

Тем большую душевную склонность к нему она почувствовала, поразмыслив над словами Элинор, упомянувшей однажды, до чего он не похож на свою сестру. Эта несхожесть еще больше расположила к нему миссис Дэшвуд.

— Совершенно достаточно сказать, — заявила она однажды за завтраком, — что он не такой, как Фанни. Это может означать только хорошее. Уже за это я его люблю.

— Думаю, когда вы узнаете его поближе, — ответила Элинор, — он вам понравится.

— Понравится! — повторила ее мать с улыбкой. — Я не способна на добрые чувства слабее любви!

— Вы проникнетесь к нему уважением!

— Для меня любовь неотделима от уважения.

После этого разговора миссис Дэшвуд постаралась наверстать упущенное время и подружиться с Эдвардом Феррарсом. Она была сама любезность и скоро растопила его сдержанность. Его достоинства она оценила быстро, чему, быть может, помогла его очевидная привязанность к Элинор; и даже робость, не подобающая, по мнению миссис Дэшвуд, молодому человеку его положения, больше не смущала ее, стоило ей убедиться в доброте его сердца и мягкости натуры.

Едва распознав в нем признаки влюбленности в Элинор, она сочла матримониальный исход делом решенным и уже предвкушала стремительно приближающуюся свадьбу.

— Марианна, душенька, — сказала миссис Дэшвуд однажды, когда они предавались нарезанию зубатки кубиками, — через каких-нибудь пару месяцев Элинор, скорее всего, устроит свою судьбу. Нам будет ее не хватать, зато она будет счастлива.

— Ах, мама, как же мы с ней расстанемся?

— Вряд ли это можно будет назвать расставанием. Мы поселимся в нескольких милях друг от друга и будем встречаться буквально каждый день. А у тебя появится брат — настоящий, любящий брат. Я очень высокого мнения о душевных качествах Эдварда. Но ты не рада, Марианна, или ты испытываешь какое-то необъяснимое сочувствие к этим тварям, которых мы с таким трудом готовим, чтобы потом съесть? Не забывай, каждый кусок символизирует нашу победу, и ею нужно наслаждаться точно так же, как они бы наслаждались своей победой над нами. Или ты не одобряешь выбор сестры?

— И то, и то, — ответила Марианна. — Меня несколько удивляет ее выбор. Эдвард очень мил, и я нежно к нему привязана. И все же… он не такой, чтобы… в нем не хватает чего-то… он не производит впечатления. Вовсе не так я представляла мужчину, способного завоевать мою сестру. Его взгляду недостает той ясности, того огня, по которому сразу узнаешь человека разумного и добродетельного. Кроме того, матушка, я боюсь, у него не очень хороший вкус. Музыка его практически не интересует, и хотя он восхищается скульптурами Элинор из плавуна, это отнюдь не восхищение истинного ценителя. Он хвалит их как поклонник, а не как знаток. Мне нужен человек, в котором эти качества соединятся, как два влюбленных морских конька. Я не могла бы быть счастлива с человеком, чьи вкусы не совпадают с моими целиком и полностью. Он должен понимать все так же, как и я: одни и те же книги, одна и та же музыка должны увлекать нас обоих. Ах, матушка, как бездушно, как вяло Эдвард читал нам вчера дневник обреченного моряка, потерпевшего кораблекрушение на необитаемом острове! Даже тот пассаж, где обезумевший от палящего солнца герой понимает, что друг, с которым он делил горести и невзгоды, — это всего лишь ведро, надетое на швабру! Эти жуткие строки, которые так часто сводили меня с ума, он произносил с таким невозмутимым спокойствием, с таким чудовищным безразличием!

— Несомненно, простая, легкая проза в его исполнении звучала бы гораздо лучше. Я сразу так подумала, но ты не могла не дать ему дневник!

— Конечно, я ведь так их люблю. Впрочем, нужно учитывать, что мы с Элинор не похожи. Она чувствует не так остро, как я, поэтому, возможно, не станет обращать на это внимания и будет с ним счастлива. Но если бы я была в него влюблена, мое сердце разбилось бы, услышь я, как он читает без малейшего выражения. Матушка, чем больше я познаю мир, тем сильнее убеждаюсь, что никогда не встречу мужчину, которого смогу по-настоящему полюбить и на которого смогу положиться! Мне нужно так много!

— Я знаю, милая.

— У него должны быть все добродетели Эдварда, но также и обаяние, и манеры под стать добродетелям.

— Помни, душа моя, тебе еще нет семнадцати. Слишком рано отчаиваться. Почему тебе не может повезти, как повезло твоей матери?

Глава 4

— Какая жалость, Элинор, — сказала Марианна, — что Эдвард ничего не понимает в резьбе по плавуну.

— Как это ничего не понимает? — возразила Элинор. — Почему ты так думаешь? Сам он, правда, не вырезает, но ему доставляет большую радость любоваться мастерством других; могу тебя заверить, что хотя ему и не представилось шанса развить свой вкус, от природы он достаточно одарен. Если бы у него была возможность научиться премудростям ножа, не сомневаюсь, он овладел бы этим искусством. Эдвард не уверен в своих суждениях и старается не высказывать мне свое мнение о моей очередной поделке, будь то дом или корабль, но врожденная простота вкуса никогда его не подводит. Не сомневаюсь, если бы он учился, мог бы стать резчиком, притом выдающимся.