Разрушители плотин (в сокращении) - [13]

— На деле это вот что значит, Дядька, — пояснил он. — Я слежу за работой подрядчиков, которые следят за состоянием газона.

— Важная работа на такой базе, как Скэмптон, — согласился крепко захмелевший Дядька. — Слушай, Брендан, — он дернул приятеля за рукав, — я тут все думаю про этого голубка, который нас спас. Может, продашь мне его, а?

— Продать? Тебе? Зачем?

Дядька наклонился ближе.

— Сделаю из него чучело и поставлю на каминную полку.

На лице у Мюррея отобразился ужас, потом он заглянул в лицо Дядьке, и через секунду двое почтенных мужчин уже сгибались пополам от хохота. Питер с вежливой улыбкой посмотрел в другую сторону и вдруг увидел, что в двери входит Тесс.

На ней было пальто, перетянутое поясом, и синий берет. Она стала старше, утратила юношескую наивность — но не красоту. Шок от ее появления был почти физическим. Сердце у Питера бухало, конечности одеревенели. Когда Тесс заметила его, глаза ее расширились, в них отразился испуг и одновременно некое облегчение, как будто жребий был брошен.

— А, вот и она наконец! — взревел Мюррей. — Тесс! Сюда, малышка! Познакомься с двумя славными парнями из Сирстона.

Почти час она стояла у барной стойки, делая вид, что не знакома с Питером. Она почему-то была уверена, что письмо приведет его к ней, а теперь знала, что чувства ее к нему остались неизменными, однако не готова пока была осознать последствия этого открытия. Поэтому она стояла рядом с Бренданом, из последних сил улыбалась и время от времени искоса бросала взгляды на Питера — тот был мрачен, погружен в себя и мужчиной выглядел еще привлекательнее, чем юношей. Потом, когда они уже собирались расходиться, Брендан сказал, что сходит отлить, а Дядька сказал, что ему нужно тоже, и они оба ушли, оставив ее наедине с Питером, который, поколебавшись лишь миг, сразу же перешел к делу:

— Почему ты не попыталась со мной связаться? — спросил он умоляющим голосом. — Тогда, в самом начале?

— Я пыталась, — ответила она. — Но мне сказали, что, если я не перестану, тебя арестуют. За изнасилование.

— Что? Да почему, господи?

Она облизала губы.

— Из-за ребенка.

Глава 3

Несколько дней спустя Квентин Кредо вошел в свою квартиру в Скэмптоне, запер дверь, оставил на столике список звонков, ожидавших ответа, и сразу направился к полке со спиртным. Достал бутылку скотча, плеснул в стакан и выпил.

После этого рухнул в кресло, дожидаясь действия алкоголя. Боль настигала его волнами, зарождаясь в искалеченных тканях правой руки, набирая силу в предплечье и плече. Сегодня она нарастала весь день, с тех пор как закончилось действие петидина.

Виски постепенно умерил боль до привычной пульсации, и тут его затуманенный взгляд упал на список. Снова звонила Тесс Мюррей, жена ирландца-голубятника. В последние две недели, с тех пор как на базе появился ее дружок-летчик, она звонила почти каждый день. Он тоже звонил сегодня, согласно списку. Дважды. Их настойчивость внушала Квентину уважение, как и их взаимная преданность, но требовали они немыслимого, а точнее — невозможного. Они хотели, чтобы он неким волшебством изменил приказ, полученный Лайтфутом, и добился его перевода в 57-ю эскадрилью здесь, в Скэмптоне, а также разрешения отлетать третий оперативный цикл. Такое было Квентину не по силам.

Быстро просмотрев остальные сообщения, он вскочил на ноги. Хотел было остаться на месте, чтобы избежать боли, но не позволил себе такой слабости. Подошел к постели, рядом с которой стоял глубокий таз, наполнил его горячей водой, бросил туда щедрую порцию соли. Закатал правый рукав и осторожно стянул черную кожаную перчатку, прикрывавшую ладонь, — под перчаткой обнаружились скрюченные пальцы, а между ними — открытые раны: днем, в госпитале, ему срезали разросшуюся ткань. Резко втянув воздух, погрузил ладонь в воду. Накатили головокружение и тошнота, и целых десять мучительных минут он стоял, сжимая пальцы, дожидаясь, когда соленая вода сделает свое дело. Закончив терапевтический сеанс, он вынул руку из воды и нетвердым шагом побрел к кровати, утерев по дороге единственную слезу, скатившуюся по покрытой шрамами щеке. Он лег, откупорил бутылку, смочил прозрачной жидкостью лежавшую рядом хирургическую маску. Проверив, что резинка, которой маска привязана к кровати, не растянулась, он натянул маску на рот и вдыхал терпкие пары, пока не погрузился в блаженное беспамятство.

В тот день он ездил на дежурный осмотр в «свинарник» — так любовно, хотя и не слишком лестно именовали госпиталь Королевы Виктории в Восточном Гринстеде. Это заведение, затерянное среди густого леса, было по своему уникально — под руководством крайне деятельного директора, доктора Арчи Макиндо, здесь создали самое передовое ожоговое отделение в стране. Пациенты по большей части были из ВВС — пожары в самолетах случались регулярно, лечили тут самыми современными методами, зачастую даже экспериментируя, вот почему пациенты именовали себя подопытными морскими свинками, а сам госпиталь — свинарником. Говорили они это с уважением, ценя здешние сострадание, умение подарить надежду и ни с чем не сравнимую самоотверженность персонала.