Разрушитель Небес и Миров. Арена - [59]

С трудом переворачиваюсь на спину. Бурая сеть в форме купола никуда не делась и вроде бы даже продолжает сжиматься. Источник устранен, но пожар продолжается, мне нужно окончательно навести здесь порядок. Сжав тесак, встаю, подхожу к Ядру и перерезаю бурые прожилки, похожие на птичью лапу, меня окатывает теплом и впервые за долгое время ощущаю себя цельным.

Закрываю, открываю глаза… и почему-то вижу темноту и слышу храп. До меня не сразу доходит, что я пришел в сознание по-настоящему. Меня не бросили, перенесли в спальню. Сколько времени прошло? Кажется, что тысячи лет, и мне давно не восемнадцать. Человеку, который пытался отрезать собственную ногу, не может быть восемнадцать, он намного взрослее. Теперь, наверное, я вынесу самые изощренные пытки.

Хочу позвать кого-нибудь, открываю рот и издаю нечеловеческий рык, переходящий в хрип… Приходит отчаянная мысль, что я превратился в чудовище. Слышу голос Рио:

— Ник?

— А-о-о… Иа-а.

Нет, я просто охрип.

— Говнюк, ну и напугал ты нас!

Нет лучшей музыки для ушей, чем когда друг называет тебя говнюком. Осталось выяснить, в каком состоянии мое тело.

Доносится сочный, забористый голос Илая, шорохи возни. Илай булькает и мычит.

— Просыпайся, бревно! Ник очнулся.

— А?

— Ура! — радостно восклицает Хелен.

Мгновение — и она склоняется надо мной, в темноте не рассмотреть ее лица, длинные белые волосы щекочут шею. Девушка кладет мне ладонь на лоб:

— Как ты? Мы уж думали, что… все.

— А-а-а, ы-ы-ы… — пытаюсь сказать, как я рад всех видеть.

— Тихо, отдыхай! На вот, это успокоительный отвар, восстанавливает силы, пока ты спишь, — проговаривает она, поднося к моим губам флягу.

Жадно пью холодную жидкость, до слез напоминающую мятный чай. До чего же хочется пить! А потом — в душ. Полжизни отдал бы за горячий душ. Напившись, поднимаю руку, но она словно налита свинцом, и сразу же падает. Пытаюсь пошевелить ногами, но пока это выше моих сил.

— Не напрягайся, — советует Хелен, усаживаясь на край лежанки, рядом со мной. — Ты три дня горел в бреду, теперь тебе надо восстановиться. Попытайся заснуть.

Три дня — ого! Да уж, время внутри течет иначе, или может я надолго терял сознание и сам этого не замечал? Лицо Илая сливается с чернотой, видно только белки глаз.

— Ну, ты это, — бормочет он, сверкая зубами. — Ты молодец!

Киваю, закрываю глаза. Усталость такая, что каждая мышца ноет. Мои руки и ноги двигаются, значит, парализованным не останусь. В вампира я не превратился. Что там говорил Джо? Никому не удавалось выжить после того, как степень деформации переваливает за 51%? Что ж, буду первым, у меня сегодня второе рождение.

— Надо поспать, — бормочу я.

* * *

Вроде засыпаю… но нет, это снова мой внутренний мир. Сквозь черноту я опять проваливаюсь внутрь себя, туда, где благодарно пульсирует освобожденное Ядро. Работы здесь выше крыши: нужно вычистить все от веревок гнили. Поднимаю нож, подхожу к сети, нависающей куполом, замахиваюсь, отсекаю кусок, потом еще один и еще. Стаскиваю их в одно место, складываю на кучу. Тело все еще слушается с трудом, я задыхаюсь, сердце выскакивает, но останавливаться нельзя, чем быстрее наведу порядок здесь, тем скорее поправлюсь.

Когда набирается куча мне по пояс, материализую факел, который разжигается от искры, скользнувшей из браслета по моей руке. Гниль охватывает огнем, она трещит и испускает смрад горелых волос, но не сгорает до конца. На ее месте остаются тонкие черные нити. Рублю их на куски, но они срастаются. Дроблю их сжатыми вместе кулаками, как молотом, но спустя минуту они обретают первоначальную форму. Откуда-то знаю, что просто унести их и выбросить вовне не получится. Мысленно тянусь к Культиватору, и он выдает подсказку: перчатки загораются зеленым.

И что? Перетереть гниль в порошок? Пробую сделать это, но снова терплю неудачу. Мне нужно что-то надежное, серьезное, что удержит корни. Что это может быть? В этом мире ничто не кажется мне таким уж надежным… Нет, стоп! Память подсовывает вещь, которая имела важное значение в моем детстве — оставшийся от деда большой сундук с картинкой байкера на стенке. Я хранил там свои секреты, и никто, ни мать, ни ее хахали не смели заглядывать внутрь. Да, уж если есть в мире какой-то символ надежности, то это тот сундук!

Перед глазами появляется изображение сундука с огромным замком. Точно! Если не получается уничтожить гниль, ее можно изолировать. Дело за малым — визуализировать хранилище.

Но как я ни напрягаюсь, задача оказывается мне не по зубам. Падаю без сил, раскинув руки, закрываю глаза и проваливаюсь в черноту.

* * *

Просыпаюсь в «спальне». Дневной свет режет глаза, и я зажмуриваюсь. Доносится лязг оружия, возгласы дерущихся, голоса — тренировка в разгаре, а я тут прохлаждаюсь в одиночестве. На мне что-то лежит. Поворачиваю голову и вижу Хелен, примостившуюся с краю и обнявшую меня одной рукой. Она всю ночь дежурила у моей постели?

— Привет, — хриплю я и пытаюсь улыбнуться.

Она вздрагивает, вскакивает с постели и растерянно хлопает ресницами. Постепенно приходит понимание, и она с трудом сдерживает радость:

— Теперь точно волноваться не о чем. Виктория просила позвать ее, когда ты очнешься. Мне не хочется, — она вздыхает.