Разрушенный дом. Моя юность при Гитлере - [45]

Я еду на Освенцимский процесс, потому что я хочу на это посмотреть. Я считаю: если посмотришь своими глазами – это развеет любую нечистую силу. Освенцим как нечистая сила. Это слово стало странной метафорой: метафорой зла в наше время. С ним ассоциируются кровь, страх и зверства, истерзанная, обожженная человеческая плоть, поднимающийся из труб дым и бесчисленные немецкие бухгалтеры, усердно все это фиксирующие. Освенцим как новая строфа к средневековой пляске смерти; думаешь о скелетах, костнице, смерти с косой и о саване, а также о новой механике смерти: о газе. Говорят, в нашу просвещенную эпоху больше не осталось мифов; но всякий раз, когда я слышу это слово, оно мне представляется мистическим кодовым обозначением смерти: пляска смерти в индустриальный век, новый миф о насильственной смерти, начавшийся здесь. Разве история время от времени не производит на свет новые мифы? Разве Освенцим в действительности не видение Розенберга: миф двадцатого века?

Я еду на Освенцимский процесс, чтобы прояснить для себя этот миф. Я хочу посидеть там и послушать, посмотреть и понаблюдать. Это последний шанс. Сейчас вновь началась волна политических процессов. Она важна. Это последняя возможность повстречаться с кровавым прошлым во плоти, с действующими лицами истории, увидеть преступников и их жертв не как неподвижное изображение ужаса или страдания, а как живых людей, вроде тебя или меня. Я хочу увидеть эту драму современников, пока она не канет в пучину истории. Я хочу еще раз столкнуться со своей юностью при Гитлере.

После этой волны процессов занавес времени закроется навсегда. Спектакль окончен. Его содержание станет историей, перейдет в руки историков, будут выдвигаться утверждения, направления и научные мнения; дети будут учить это в школе, с неохотой и скукой, как стихотворение Шиллера: оно превратится в материал для старших классов, как закон Пифагора или «Анабасис» Ксенофонта. Через два поколения – экзаменационное задание для абитуриентов, которое им придется вызубрить: расскажите что-нибудь про сороковые годы в Восточной Европе. И экзаменующийся, неуверенно: была большая война между русскими, немцами и поляками. И экзаменатор, несколько резче: что в то время происходило в Освенциме? И вероятно, то время покажется будушему студенту таким же далеким и чуждым, как нам – битва на Каталаунских полях. Вероятно, он это не выучил. Разве люди должны учить наизусть всю историю?

Этим солнечным февральским днем Освенцимский процесс будет проводиться в зале для заседаний городского совета в Старой ратуше Франкфурта. Франкфурт – шумный, занятой, зажиточный город, несколько суматошный и грубый, много автомобилей «Опель Рекорд», много торговцев, но здешняя земля наполнена необычайно величественной историей. С 1562 года здесь короновали немецких кайзеров. Всего в нескольких сотнях метров находится Императорский собор, собственно говоря, собором не являющийся, поскольку он никогда не был резиденцией епископа, да и, честно сказать, приходская церковь Святого Варфоломея весьма скромная. Но эти несколько сотен метров когда-то были – кто здесь знает об этом? – сакральным центром Священной Римской империи германской нации. В описаниях коронаций повествуется о торжественном действии при приеме избранника у ворот собора. Рассказывается о коронационной мессе, возложении кайзеровской мантии, опоясывании мечом Карла Великого, передаче атрибутов императорской власти, прокламации и возведении на престол венценосного монарха. Затем было торжественное шествие до церкви Святого Николая и Старой ратуши: монарх в большой мантии вышагивал на пир по случаю коронации в Старой ратуше и заступал на высшую имперскую должность. Достопочтенная земля, на которой нынче ожесточенно оспаривают место «Фольксвагены» и «Опели Рекорд», старые лимузины марки «Боргвард» и новенькие «Мерседесы». Так история заканчивается на парковочных местах.

Маленький человечек, на вид пенсионного возраста, неуверенной рукой направляет туда-сюда машины, грозящие забуксовать в мягкой глине, и на свой страх и риск изображает сторожа автопарковки. Ведь этот огромный участок глины между собором и Старой ратушей – совсем не автопарковка, это лишь большое пустое место, ставшее проблемой в шестидесятые годы, когда мы столкнулись с мощью истории. Что здесь построишь? В 1792 году, через три года после начала Французской революции, на этом самом месте, где я долго нарезаю круги и тщетно пытаюсь найти место для парковки, совершали обряд помазания последнего немецкого кайзера Священной Римской империи. Им был габсбургский Франц Второй, а случилось это – ирония истории – еще и 14 июля, в День взятия Бастилии. Сегодня 27 февраля 1964 года, и в Старой ратуше разбирается дело Освенцима. Идет двадцатый день слушания.

Я чувствую себя удрученно, поднимаясь по ступеням Старой ратуши. Боюсь я не Освенцима, а юстиции. Меня всегда несколько угнетают государственные прокуроры, судьи и полицейские. Мне все время снятся кошмары, что я опять предстаю пред немецким судом, как тогда, в 1941-м: Берлинский народный трибунал, Бельвьюштрассе, третий этаж, уголовное дело против Брогхаммера и других, и к этим «другим» я тоже принадлежал во время предварительного следствия. Уголовное дело по обвинению «Подготовка к государственной измене». Все было завешено кроваво-красными знаменами, а в центре зала – громадный имперский орел: три судьи и девять народных заседателей, СС и партия, а перед ними в зрительских креслах политическая и военная элита. В зале молчание, холод, страх.