Разрушенный дом. Моя юность при Гитлере - [24]
– …да, я почувствую себя как генерал.
Я испытываю мрачную муку, ужасную ярость. Я смотрю на улицы Эйхкампа: сплошь тупики, сплошь заблуждения, сплошь неверные пути, даже если украсить их Гёльдерлином и Ницше. Все улицы Эйхкампа ведут в никуда, здесь нельзя жить, и я внезапно начинаю ненавидеть Ваню. Я ненавижу его, из-за него я чувствую себя таким беспомощным и бессильным, он превосходит меня во всем. Я убегаю прочь, вниз по лестнице. Моя мать стоит на кухне у плиты, помешивает силезский суп и говорит:
– Неужели ты все время должен приводить его сюда? Он же все-таки наполовину еврей. Боже мой, мальчик, ты еще накличешь на всех нас беду.
Беда началась весьма загадочно, и, собственно говоря, это была Ванина беда – меня только краем задело. Нам сейчас по двадцать. Мы давно оставили позади господина Фоккена и Вальтера Флекса, школа окончена. Только сейчас начинается жизнь, к которой нас так долго и обстоятельно готовили: мол, мы учимся не для школы, а для жизни. Моя жизнь тогда круто пошла в гору. Как и все немцы, я хотел достичь высот. Я начал изучать философию, читал Канта, Гёльдерлина и Ницше, а по вечерам тайком посещал Ваню, которого ненавидел и любил и от которого мне не было спасения. Мы учимся не для школы, а для жизни.
Со времен выпускных экзаменов Ваня изменился. Он стал более серьезным и молчаливым. На его лице читается замкнутость, и как-то вечером, в апреле 1939-го, звоня к нему в дверь, я внезапно понимаю: детство закончилось.
В его квартире тишина. В его комнате горят свечи, и, как и раньше, пол пестрит разбросанными вещами. Но теперь тут женщина; она сидит на корточках на матрасе в полутьме, и я через какое-то время замечаю ее только по сигаретному дыму, медленно тянущемуся вверх над матрасом. И Ваня говорит:
– Это Анни Корн, – а ей он говорит: – Это он и есть, девка, взгляни-ка на него!
Позже состоялся долгий ужин, который Анни Корн скрытно приготовила за необычными занавесками в коридоре. Это было чужеземное пряное блюдо, от которого у меня долго горел язык, кус-кус или нечто подобное с кучей чеснока и перца, а еще у нас были водка и папиросы, и Анни Корн позже прочитала вслух что-то из Горького. Она светловолосая и худая, в ее лице есть что-то резкое между ртом и носом, и, собственно говоря, она выглядит сильно старше нас. Ей наверняка уже тридцать. В ее присутствии Ваня становится менее разговорчивым и не таким уверенным в себе. Она обладает над ним какой-то властью, мне неведомой. Между ними существует связь, которую я замечаю, но не могу понять, связь безмолвного скрытного доверия, которая чувствуется во всех их движениях, а меня исключает из общего круга. Я чувствую что-то вроде разочарования и зависти.
Наконец, уже далеко за полночь, она внезапно откладывает книгу, достает из-под подушки портфель, садится по-турецки на матрас, снова зажигает папиросу, внезапно резко смотрит на меня, глубоко вдыхает сигаретный дым, резким толчком выпускает его изо рта и затем говорит из темноты:
– Верно же, вы теперь будете работать с нами? Вы ведь один из нас?
А я этого не понимаю, совсем не знаю, что она имеет в виду и чего хочет, беспомощно смотрю на Ваню и слышу, как он говорит:
– Разумеется, ты теперь будешь работать на нас. Только, пожалуйста, не задавай много вопросов.
Таким образом, весной 1939-го – рейх как раз вновь объявил протекторат над Богемией и Моравией – я попал в нелегальную группу, которая во времена Третьего рейха в Германии действовала против Гитлера. Я просто диву давался. Я никогда ее не искал, я никогда о ней не спрашивал, я никогда не был героем, я в ней просто очутился. Я ненавидел это государство, но мне бы никогда в голову не пришло, что с ним можно бороться. Что пришло свыше, то ведь все-таки пришло свыше, это была судьба, рок или благодать. В любом случае, это было предначертано, как рассказывал нам господин Фоккен о греческих героях: о, Зевс и Деметра, о, Протей и Главк Морской, над вами властна Мойра; все есть судьба – разве вы этого не ведаете? Я бы никогда не подумал, что можно противостоять Гитлеру; я бы никогда не поверил, что он не был олицетворением судьбы. Он ведь был так велик, как греческие боги, и даже еще могущественнее.
Но я все-таки взял письма, которые Анни Корн достала из портфеля. Они были тщательно запечатаны и перевязаны, их было штук двенадцать-тринадцать. Конверты были светло-зеленые, плотно запечатанные и без указания адреса. На том месте, куда обычно клеят марки, стояли маленькие номера; их мне позже пришлось стереть ластиком. И я взял список, который они мне дали, и на следующий день разнес письма по этому списку, тщательно стер номера и увидел так много чужих домов. Берлин такой же большой и широкий, как и мир, и в нем столь же много домов, сколько во всем мире. Тут можно разносить письма всю свою жизнь. Это была своеобразная служба доставки, для которой они меня избрали. А позже началась эта история с листовками, которая нас всех очень быстро подвела под монастырь. Однажды нас всех арестовали.
Снова я увидел Ваню лишь два года спустя. Это было перед народным трибуналом в Берлине, на улице Бельвьюштрассе, 3, где на многих этажах в течение ряда лет проводились процессы над государственными изменниками – наш состоялся на третьем этаже. Уже давно идет война. Разгромлены Польша, Голландия, Бельгия и Франция. Стоит весна 1941-го, и наша страна испытывает последнее упоение победой и воодушевление. Германия словно наркоман, который вот-вот рухнет без сил, у которого вот-вот будет совсем жалкий вид, но сейчас он еще разочек уколется, еще раз ощутит неистовое опьянение властью. Состоялось столько молниеносных военных кампаний, оргазмов войны; они словно одурманены этим счастьем, твердые как сталь и одурманенные. Они говорят, мол, сейчас пойдем на Англию, и уже завели песню о переправе; все говорят, сейчас наконец-то пойдем на Англию, и никто не думает про Россию, с которой мы связаны. По всей Германии полно знамен, полно героев и обмундирования, которое, как говорят, покрыто славой. Война – неслыханный победный трофей, тянущийся поперек через Европу. Германия, словно военное облако, накрыла весь континент и теперь отстраивает новую Европу германского величия. Даже здесь, на улице Бельвьюштрассе, царит война: война на внутреннем фронте, война против изменников, шпионов и саботажников, и я вхожу в огромный зал заседаний народного трибунала на третьем этаже, в глаза бьют кроваво-красные цвета знамен и обмундирования. Я тоже в форме, ношу мундир наших парашютно-десантных войск, немецкий ефрейтор из Франции, который должен выступить здесь в качестве свидетеля против Вани. Мне было приказано прибыть сюда прямиком из Кана.
Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.
Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.
О чем рассказал бы вам ветеринарный врач, если бы вы оказались с ним в неформальной обстановке за рюмочкой крепкого не чая? Если вы восхищаетесь необыкновенными рассказами и вкусным ироничным слогом Джеральда Даррелла, обожаете невыдуманные истории из жизни людей и животных, хотите заглянуть за кулисы одной из самых непростых и важных профессий – ветеринарного врача, – эта книга точно для вас! Веселые и грустные рассказы Алексея Анатольевича Калиновского о людях, с которыми ему довелось встречаться в жизни, о животных, которых ему посчастливилось лечить, и о невероятных ситуациях, которые случались в его ветеринарной практике, захватывают с первых строк и погружают в атмосферу доверительной беседы со старым другом! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Бестселлер, вышедший на десяти языках мира. Его героиню Ирену Сендлер сравнивали с Оскаром Шиндлером, а незадолго до кончины номинировали на Нобелевскую премию мира. Каждая операция по спасению детей от Холокоста несла смертельную опасность. Миниатюрная женщина вывозила их из гетто в санитарной машине, выводила по канализационным трубам, прятала под пальто и в гробах, проскальзывала через потайные ходы в заброшенных зданиях. Любой неверный шаг мог стать последним – не только для нее с подопечными, но и для соратников, близких.
Когда в мае 1945 года американские солдаты освобождали концентрационный лагерь Бухенвальд, в котором погибло свыше 60 000 человек, они не могли поверить своим глазам. Наряду со взрослыми узниками их вышли встречать несколько сотен мальчиков 11–14 лет. Среди них был и Ромек Вайсман, оставшийся из-за войны сиротой. Психиатры, обследовавшие детей, боялись, что им никогда не удастся вернуться к полноценной жизни, настолько искалеченными и дикими они были. Спустя много лет Ромек рассказывает свою историю: об ужасах войны, о тяжелом труде в заключении и о том, что помогало ему не сдаваться.
Мемуары девушки, сбежавшей из знаменитого религиозного секс-культа «Дети Бога». По книге снимается сериал с Дакотой Джонсон в главной роли. Родители-хиппи Бекси присоединились к религиозной секте «Дети Бога», потому что верили в свободную любовь. Но для детей жизнь в коммуне значила только тяжелый труд, телесные наказания, публичные унижения и бесконечный контроль. Бекси было всего десять лет, когда ее наказали «ограничением тишины», запретив целый год разговаривать с кем бы то ни было. В секте практиковались проституция и педофилия; члены культа постоянно переезжали, скрываясь от полиции и ФБР. В пятнадцать лет Бекси сбежала из секты, оставив своих родителей и одиннадцать братьев и сестер.
Вена, 1939 год. Нацистская полиция захватывает простого ремесленника Густава Кляйнмана и его сына Фрица и отправляет их в Бухенвальд, где они переживают пытки, голод и изнурительную работу по постройке концлагеря. Год спустя их узы подвергаются тяжелейшему испытанию, когда Густава отправляют в Освенцим – что, по сути, означает смертный приговор, – и Фриц, не думая о собственном выживании, следует за своим отцом. Основанная на тайном дневнике Густава и тщательном архивном исследовании, эта книга впервые рассказывает невероятную историю мужества и выживания, не имеющую аналогов в истории Холокоста.