Разрушенное святилище - [6]

Конечно, все, что пошлют они человеку — благо, значения которого тот сам подчас не понимает, но все же лучше держаться от всесильных подальше, авось не заметят крохотную козявку и не столкнут с проторенной тропы в пучину бедствий.

Кроме специального возвышения, предназначенного Трибуну и его советникам, в храме не было особых мест для жителей разных уровней, а потому богатые купцы в одеждах из тончайшей белой шерсти, вышитых золотыми и серебряными нитями, их жены, высокие прически которых, прикрытые крохотными шляпками, отягощали переплетения драгоценных камней, черепаховые гребни, золотые заколки, смешивались с оборванцами самого подозрительного вида.

Однако, как бывало всегда в ожидании появления жрецов, толпа постоянно двигалась и, наконец, зажиточные, почтенные жители города передвинулись вперед, белым сверкающим полукругом охватывая ложу Трибуна. Почти любая нужда рано или поздно находит свое удовлетворение.

Видя сморщенные носы знати, отворачивающей лица от сладковатого, прогорклого запаха, исходящего от лохмотьев, те, для кого именно эти лохмотья служили привычной одеждой, стали приходить в храм заранее и любому желающему за небольшую мзду уступали хорошее место, сами отходя все дальше к выходу.

Молодой жрец в яркой желтой хламиде из грубого полотна и таком же колпаке с вышитыми на нем черными цветами горсии, символизирующими траур по погибшим в горном храме, дотронулся черными палочками до огромного барабана, стоявшего сбоку от группы богов, возле арки, ведущей в комнату таинств, где могли появляться только жрецы и где хранились священные ритуальные предметы.

Все разговоры и движение прекратились, как только низкий звук поплыл, отталкиваясь от гранита и собираясь рокочущим громом под сводами храма.

Долабелла появился первым — тонкий мужчина, на голову выше сопровождающих, с лицом нервным и подвижным, даже в столь торжественное мгновение не теряющим выражения острого интереса к окружающему, как будто со всех сторон ожидая появления опасности.

— На нас смотрит, как будто товар на прилавке оценивает, — прошептал в самое ухо приятелю приземистый краснолицый купец, которому было тесно в толпе, не хватало воздуха и места, что усиливало присущую ему желчность характера.

Старик с волнистыми белыми волосами, к которому он обращался, дернул купца за рукав, воровато оглядываясь — не услышал ли кто непочтительного замечания. Однако и сам не удержался.

— Хорошо, что не пляшет от радости — был бы жив Гаркванус, не скоро бы ему дождаться такого возвышения, недолюбливал его покойник, пусть душа его не прогневит Ортикса.

С этими словами оба посмотрели в сторону бога подземного царства мертвых, парящего на широко распахнутых крыльях возле Дармака.

Первый собеседник только раскрыл рот, чтобы добавить что-то, как натолкнулся на осуждающий взгляд старшего сына и замолчал, смутившись — не пристало в храме при появлении главного жреца разговаривать, да еще непочтительно обсуждать служителя богов.

Четыре старейших жреца вынесли нефритовый столик, на котором лежало что-то, прикрытое куполообразной крышкой, вырезанной из узорчатой яшмы, переливающейся причудливыми цветами.

Сами собой стали светиться восемь кадильниц — по числу углов храма, от них распространился аромат сжигаемого алойного дерева и муэров, редких горных грибов, растущих на гниющих стволах деревьев.

Никто не заметил, как возобновился барабанный напев, рокочущий, томный, напоенный темной страстью, одновременно притягивающей и отталкивающей. Казалось, именно он ведет жрецов, не давая им сбиться с плавного скользящего ритма.

Следующие двенадцать служителей в алых накидках с белыми поясами и черными капюшонами шли так медленно и плавно, что казались плывущими по воздуху.

На всем пути до главного жреца они не нарушили формы круга, созданной собственными телами.

Перед Долабеллой круг разомкнулся и взорам присутствующих открылась фигурка мальчик зим десяти в золотистом хитоне, на котором, приникая к груди ребенка, широко расплатилась черная птица смерти.

Толпа всколыхнулась и застыла, шорохом пронесся шепот, повторяющий имя мальчика.

— Варбасс! Тот, кто слышит голоса богов и мертвых!

Прорицатель был удивительно красив — золотые волосы спускались на плечи гладкой блестящей волной, щеки по-детски розовели, яркие голубые глаза были широко раскрыты, сверкая радостью жизни. Казалось, он не мог иметь никакого отношения к готовящейся мрачной процедуре.

Главный жрец подвел Варбасса к верхней ступени розовой мраморной лестницы, ведущей к постаменту богов, усадив там, сам же остался стоять рядом. Он молчал, смолк барабанный ритм, безмолвие постепенно возрастало, сжимая ватными лапами головы людей, окутанных оранжевым дымом благовоний из медных курильниц.

Огненная прозрачная пелена заполнила храм, придавая ему странный вид неустойчивости, текущей изменчивости, ломающей строгие линии стен и колонн, искажая лица людей и их выражение. В тот момент, когда молчание грозило взорваться истерическими криками, Долабелла заговорил звонким, почти пронзительным голосом.

— Единый и единственный, дыханием своим породивший богов, давших жизнь ничтожным существам, людям и животным! Могущественный царь мира, владыка жизни и смерти, великий Радгуль-Йоро! Заклинаю тебя, помоги своему народу, открой мертвые уста, вложи в них слова, открывающие то, что известно тебе, величайшему! Назови имя нашего врага, коварного, нечистого и нечестивого, что погубил Лунный Храм и твоего слугу вместе с теми, кто явился смиренно поклониться сотворенной тобой богине! Всемогущий, заклинаю тебя, помоги нам!