Разорванный круг - [46]

Но хуже всего было то, что грудной ребенок Заварыкиных по целым ночам орал. Днем он спал, а наступала ночь — и его ничем не успокоишь.

Таисия Устиновна не скандалила, но удержаться от того, чтобы не читать нотаций, не учить уму-разуму, не могла и, случалось, доводила Заварыкину до истерики.

В тот день, когда Брянцев отправил Таисию Устиновну посмотреть, в каких условиях живет семья Заварыкиных, она вернулась домой с горьким чувством раскаяния. Выходит, что доброта к одним может обернуться злом к другим, что и с добротой нужно быть осторожной. Приданцева пожалела — Заварыкиных обездолила. А когда через несколько часов грузчики начали заносить в квартиру скарб Заварыкиных, раскаяние ее быстро испарилось. Вот, оказывается, что означали слова мужа, когда он грозил отучить ее быть доброй за государственный счет.

Теперь Таисия Устиновна предпочитала доброту другого рода. Легче всего терпеливо выслушать, посочувствовать, поохать. Это занимает минимум времени и ничего у тебя не отнимает. Больше того, прибавляет уважения к собственной персоне: вот какая я хорошая.

В молодости Тася знала радость и другой доброты — доброты самопожертвования. Это и соединило их с Алексеем. Изрешеченного осколками мины, без признаков жизни, она подобрала его на поле боя и приволокла в госпиталь. Жизнь его висела на волоске. Нужно было сделать переливание крови, но консервированной крови не оказалось. Хирург полевого госпиталя посмотрел на Тасю, крупную, рослую, сильную девушку, спросил коротко:

— Медсестра, какая группа?

— Вторая.

— Кровь отдашь?

— Берите.

— Много крови надо.

— Я ж сказала — берите.

Крови пришлось отдать столько, что Тася не смогла вскоре вернуться к своему трудному делу, и ее, как и Алексея, отправили в Альтенбург, в тыловой госпиталь.

Первым человеком, которого увидел Алексей, придя в сознание, была Тася. Все эти дни она не отходила от раненого, вслушивалась в бессвязный бред, перемежаемый крепкой солдатской руганью, и только удивлялась, когда этот мальчишка набрался такой премудрости.

Через несколько дней война кончилась, Тасю оставили при госпитале. Она выделяла Алексея среди остальных, подолгу задерживалась у его койки, заговаривала. Нет-нет, и руку ему погладит, когда он застонет от боли, умоет вспотевшее от мук лицо. И он платил ей признательностью. Перестал дичиться, расспрашивал, кто она и откуда. Она охотно рассказывала о своем городе Темрюке, о родных, о подругах своих, а больше всего о длинношерстном ирландском сеттере, медалисте города, любимце всей семьи. Какой он умный, как приходил за ней к медицинскому техникуму точно к концу занятий и как находил ее, где бы она ни была. И так мило это у нее получалось, что Алексей даже улыбаться начал, превозмогая боль.

Боли пришлось перетерпеть ему много. Хирург задался целью извлечь из него все осколки, «расфаршировать», как он выражался, и едва раны начинали заживать, снова клал Алексея на стол.

Отношения Таси и Алексея не укрылись от зоркого глаза хирурга, и он как-то подлил масла в огонь:

— Тася — твоя единокровная, Алексей. Начнешь ходить — на колени перед ней стань. Ты ей жизнью обязан. — И погладил Тасю по голове.

Алексей поднял на девушку удивленные глаза.

— А я ничего не знаю…

— С поля боя под огнем она тебя вынесла, кровь свою отдала. Столько отдала, что сама слегла.

Когда хирург ушел, Алексей спросил Тасю:

— Чего ж ты мне ничего не сказала?

— А что я выхваляться буду? Не тебя одного спасла… Ты — тридцать четвертый. А кровь… Я еще двум отдавала.

— Но отдала и мне, — тихо сказал Алексей и, взяв ее большую руку, поцеловал в ладонь.

У Таси даже дыхание перехватило, кровь в голову бросилась. Всякое ей приходилось видеть от раненых, а еще больше — от здоровых. Была она дивчиной броской внешности, и охотников поцеловать, а больше потискать находилось множество. А этот, который гораздо больше прав имел на мужскую ласку, вдруг руку поцеловал.

— Обжег ты мне сердце тогда, Алеша, — вспоминала потом Тася. — Словно пламенем взялось оно, и дух занялся: ни вздохнуть, ни выдохнуть.

Душевный был человек хирург. Сумел сделать так, что в тот день, когда рядовой Алексей Брянцев был выписан из госпиталя и освобожден от воинской обязанности, демобилизовали и медсестру Таисию Соловьеву.

Увезла Тася Алексея в свой Темрюк на Азовское море, слабого, изможденного. Ее отцу, заведующему конторой «Заготскот», привыкшему все живое оценивать по степени упитанности, дочерний «военный трофей» мало приглянулся.

Но мать оказалась намного дальновиднее и предприимчивее. Она не переоценивала дочь и отдавала себе ясный отчет в том, что выйти замуж у нее шансов немного. Слишком высокая, угловатая, простушка. Ребята в техникуме дружили с ней, называли хорошим парнем, но ни один не ухаживал. И выпускать из дома жениха было неразумно. Кормила, поила, выхаживала. И испробовала весь арсенал женских ухищрений. Комнаты фронтовикам отвела рядом. Тасина проходная. Платья пооткрытее. И как можно больше оставляла их наедине. Утром выпроваживала на реку, вечером в лесок, днем надолго исчезала. А за едой бесконечные ахи и охи. Как они похожи, как они друг другу подходят, какая они бесподобная пара, и главный мотив — чувство долга.