Посмотрел на часы. До девяти оставался час. Немного, но все же в нескольких цехах побывать успеет. Подумал, не позвонить ли Тасе о приезде? Решил не звонить. Пусть спит. Она любит поспать.
Едва Брянцев переступил порог подготовительного отделения и с привычным волнением почуял острый запах резины, к нему подошел Салахетдинов и забросал вопросами: как, что, удалось ли отбиться или надо готовиться к новым боям и очень ли подвели они своим упрямством? Не успел ответить Салахетдинову, как подошли другие рабочие с подобными вопросами.
В отделении протекторов о том же спрашивал Калабин. Ну как не ответить человеку, с которого начал свое существование общественный институт? Не зря ведь всех экскурсантов, которые приезжали на завод перенимать опыт, всегда подводили к калабинской шприц-машине и торжественно объявляли: «Это начиналось здесь».
Калабин слушал директора, но не отводил глаз от резины, которая, как тесто, выдавливалась из профилированного отверстия машины и ложилась на роликовый транспортер. Потом рванулся в сторону и стал замерять ширину протекторной ленты.
Брянцев постоял еще несколько минут, пока не убедился в том, что протекторы строго соответствуют заданному размеру. Задержался у ножа, резавшего ленту на куски, потом у контролеров ОТК, которые замеряли и взвешивали протекторы, и уже собрался в цех каландров, но его задержал резиносмесильщик, человек с кротким характером и с угрожающей фамилией — Змий. Пожав Брянцеву руку, сказал доверительно:
— Мыслишка есть, Алексей Алексеевич.
Очень хотелось Брянцеву попросить рабочего повременить с этим до завтрашнего дня. Но Змий пришел в свой выходной день, значит, его гложет беспокойство. До сих пор он не принимал участия в исследованиях, все поглядывал, что получится у других, взвешивал и вот наконец решился. Разве можно его оттолкнуть?
— Слушаю, — не особенно радостно произнес Брянцев.
— Хочу режим смешения сократить еще на минуту и двадцать секунд.
Брянцев недоверчиво прищурился. Режим смешения, по общему мнению, был уже поджат до предела. Не ошибается ли рабочий?
— А качество смеси?
— Улучшается.
— Откуда ты знаешь?
Змий заговорщицки огляделся.
— Вы меня не выдадите? Четыре ночи пробовал на свой страх и риск. Получается.
— Но это же нарушение технологии.
— Эх, Алексей Алексеевич, нарушать технологию непригоже тому, кто плохо в ней разбирается. А ежели с умом нарушать…
«Ого, — подумал Брянцев, — новая формула оправдания всяких нарушений, но довольно остроумная». — И спросил:
— А кому я не должен тебя выдавать?
Змий снова осмотрелся по сторонам.
— Начальник цеха, если узнает — заест!
Брянцев невольно расхохотался.
— Вот это здорово! Начальника цеха боится, а директора в сообщники берет.
— Так я с вами сейчас не как с директором завода говорю, — резонно заметил Змий и даже глаза прищурил, умные, много видевшие глаза. — Я к вам как к директору института подошел. Вы-то должны меня понять, сами многим рискуете. И сами, когда напролом не удается, исподволь делаете…
— Ладно, иди к Целину.
Брянцев долго смотрел вслед удалявшемуся рабочему. На самом деле: как он мог поступить, встретив препятствие? Теоретического багажа, чтобы доказывать свою правоту, у Змия нет, а техническая интуиция есть. И он проверил сначала на практике. Попробуй прижми его! «Вы же сами…» Вот что значит пример руководителя, дурной или хороший. А если разобраться, какой пример подал он коллективу своим самоуправством? Насколько безупречным должен быть руководитель, чтобы его не попрекнули собственными же поступками.
До сих пор он мог пробирать тех, кто нарушал семейные устои. А вот когда у самого произойдет семейная передряга, разве сможет он одергивать «леваков»? Дал же ему понять Змий, с кого берет пример, проводя тайком рискованные эксперименты. И в другом, «семейном» случае может повториться то же самое. Каждый вправе будет огрызнуться: «А что, товарищ директор, уходить от жены — это только ваша привилегия?» И попробуй убедительно ответить на такой выпад!
В цехе каландров Брянцев задержался. Он никогда не проходил мимо каландровожатых. Его восхищало искусство людей, которые на глаз умели определять степень обрезинивания корда с точностью до сотых долей миллиметра, на глаз настраивали свои машины так, чтобы они при огромной скорости прохождения кордной ткани успевали прорезинить все нити в отдельности и все полотно в целом. На заводах, построенных в последние годы, эту задачу решали автоматы, счетные машины, приборы, вооруженные изотопами, а здесь, в Сибирске, это делал человек. В молодости Брянцев считал сверхъестественным искусство дегустатора. Нальют в стакан смесь из десяти вин — и определи, какие вина вошли в эту смесь. Но дегустаторы ведут особый, отличный от всех образ жизни: имеют длительный отпуск, на работу выходят, прогулявшись по свежему воздуху, следят за своим состоянием и настроением и пробуют за рабочий день не более трех марок вина.
Какими малозначительными показались Брянцеву эти способности, когда он ознакомился с работой каландровожатых. У них нет никакого особого режима, они ведут себя, как обычные смертные. Десятки тысяч метров корда, хлопчатобумажного, вискозного, капронового проходят через руки каландровожатого. Через руки ли? Ой, нет! Тут нужен весь человек.
