Разорванные сердца - [8]

Я не умный парень, как Оливер, или же, как Виктор. Я не преуспел в спорте, как Джуниор, но у меня было сердце. Часто я просыпался после двух часов сна и учился, чтобы доказать маме, что тоже могу получать хорошие оценки. Я присоединился к бейсбольной команде и косил газон для наших соседей, думая, что эти вещи заслужат ее уважение. Но в ту ночь, когда я застукал ее собирающей чемодан, она повернулась, чтобы посмотреть на меня, ее серые глаза расширились, когда она увидела меня стоящим у двери, и тогда я понял, что ничто из этого не имело для нее значения. Это было ничем.

— Почему ты не спишь, Дженс? — спросила она, слегка заплетающимся языком.

— Что ты делаешь? — тихо спросил я, глядя, как ее руки застыли в сумке.

— Я больше не могу этого делать, — крича ответила она. — Я не могу оставаться здесь и притворяться, что знаю, как быть матерью, когда мы оба знаем, что я не знаю. Я не могу… ты слишком на него похож. Чем старше становишься, тем больше похож на него.

Я не хочу… — она замолчала, шмыгая. — Я не хочу тебя ненавидеть.

— Ты уезжаешь? — мой голос дрогнул. Дверная ручка задребезжала в моей дрожащей руке.

— Только на некоторое время. Мне просто нужно время, чтобы прояснить голову, — сказала она. — Арчер подставил нас. Я поделю счет на два, и ты получишь то, что принадлежит тебе.

— Арчер? — прошептал я, пытаясь сосредоточиться на том, чтобы сморгнуть слезы, наполнившие мои глаза.

— Твой… отец.

— Ты имеешь в виду моего донора, — сказал я. — Так ты его называешь. Мой донор.

— Ну, его ведь здесь нет, не так ли? — она сплюнула, сужая глаза. — Он обещал мне мир, оплодотворил меня и бросил в меня деньгами, чтобы якобы успокоить. Ну… Я больше не могу. Я больше не могу.

Теперь она рыдала, уткнувшись лицом в руки, а ее волосы закрыли ее лицо. Я уставился на нее, на сумку на кровати, на ее комнату, на пол.

— Почему ты уезжаешь? — спросил я. — Почему?

Она шмыгнула.

— Я вернусь, когда разберусь со своими мыслями.

— Пожалуйста, не уходи, мама. Я постараюсь быть лучше, — начал умолять я.

— Пэтти скоро будет здесь, — сказала она, застегивая чемодан и вытирая лицо. Она подошла ко мне и взяла за подбородок. Мы были уже практически одного роста. Она всегда шутила об этом, когда мне приходилось помогать ей укладываться в постель. — Я люблю тебя, Дженсен. Да, но мне нездоровится. Ты должен понять.

Она поцеловала меня в щеку и вышла. Я стоял на месте, пока не услышал, как за ней закрылась дверь. В голове снова и снова прокручивались ее слова: «Я люблю тебя, Дженсен.

Да, но мне нездоровится. Ты должен понять.»

Я часто вспоминал о той ночи. Наверное, чаще, чем следовало, и я всегда приходил к одному и тому же выводу, она любила меня, но недостаточно, чтобы остаться. Недостаточно, чтобы поставить меня на первое место. Я рассказал эту историю только трем людям: Оливеру, Мие, а теперь и тебе. Я не жаловался. Я сам выбирал свою судьбу, и независимо от того, была ли она хорошей или плохой, я должен был принять последствия своих действий. Я рассказал ее, потому что верил, что история — это то, чему мы должны учиться. Мы изучали ее, чтобы не повторять ошибок прошлого.

Я бы не сказал, что у меня было тяжелое детство. Я знал людей, у которых было и похуже. Меня никогда не домогались и не били. Мне никогда не говорили, что я кусок дерьма. Мной просто не интересовались. Меня никогда не воспитывали. Я никогда не чувствовал любви от своих биологических родителей, но я чувствовал ее в другом месте.

Любовь была в друзьях, которые стали братьями. Она была в их родителях, и Пэтти, моей приемной матери, женщине, которая показала мне, какой должна быть мать. И она была в девушке — маленькой, нахальной блондинке по имени Мия.

Мия была любовью. Она была всем. Она любила меня, подталкивала и вдохновляла.

Оставить ее ради Нью-Йорка было одним из самых трудных решений, которые я когда-либо принимал. Быть в огромном городе в одиночку не было для меня таким захватывающим, как это было для людей, которых я встретил в университете. Мне нравилась моя жизнь. Я любил свой город, я любил свою девушку, но я видел, как она была увлечена мной. Я видел, как ее родители не одобряли наши отношения, и поэтому решил покончить с ними, когда уехал. Я подумал, что перерыв будет полезен для нас обоих. Я не собирался ни с кем встречаться, или даже заниматься сексом с кем-то еще, правда, но как-то так получилось. Я не мог винить девушку за нашу ошибку. Это было безответственно, непростительно, но это случилось. Это была жизнь. Я не ожидал, что Мия поймет. Я не ожидал, что она поймет, но, когда я смотрел, как она пакует свою сумку, смотрел на первую женщину, которую я любил, я не мог не задаться вопросом, что я мог бы сделать по-другому.

Не заниматься сексом с той девушкой из класса поэзии. Я знал это. Очевидно. Но даже до этого, я хотел бы держаться за это немного крепче. Хотел бы я оговорить с ней больше.

Мне жаль, что я не умолял ее поехать со мной. Я хотел бы вытереть слезы с ее лица, но она не позволила мне приблизиться к ней.

— Боже, ты такой мудак, — сказала она, всхлипывая. — Я, бл*дь, доверяла тебе.