Разоблачения дипломатической истории XVIII века - [9]

Но все эти старания образовать самого себя и своих подданных он все время считал бесполезными, пока у него не было морского порта, где бы он мог построить свой собственный флот и через который мог бы сам вывозить продукты своей страны и ввозить таковые из других стран. И видя, что король шведский (Карл XII. Ред) владеет наиболее удобными портами - я имею в виду Нарву и Ревель,- с которыми, как он знал, этот монарх добровольно никогда не сможет и не захочет расстаться, он, в конце концов, решил вырвать их у него из рук силой. Ввиду юного возраста его величества короля шведского время казалось ему наиболее подходящим для такого предприятия, но даже и тогда он не захотел идти на риск один. Он привлек других монархов к дележу добычи. А короли Дании и Польши (Фредерик IV и Август II. Ред) были достаточно слабовольны, чтобы послужить орудием для осуществления великих и честолюбивых замыслов царя. Правда, при первом же выступлении он встретился с весьма трудным препятствием - вся его армия потерпела полное поражение от горсти шведов под Нарвой. Но, на его счастье, вместо того чтобы воспользоваться результатами столь крупной победы над ним, его величество король шведский немедленно обратил оружие против короля польского, с которым у него имелись личные счеты, особенно потому, что он считал этого монарха одним из лучших своих друзей и уже собирался заключить с ним самый тесный союз, когда тот неожиданно вторгся в шведскую Ливонию и осадил Ригу. Во всех отношениях это было именно то, чего царь мог бы желать. Предвидя что, чем дольше будет продолжаться война в Польше, тем больше времени окажется в его распоряжении для того, чтобы и оправиться от первого поражения и занять Нарву, он постарался насколько возможно затянуть эту войну. С этой целью он никогда не посылал королю польскому столько подкреплений, чтобы тот стал сильнее короля шведского. С другой стороны, король шведский, хотя и одерживал блестящие победы одну за другой, никак не мог подчинить себе своего противника, пока тот непрерывно получал подкрепления из своих наследственных владений. И если бы его величество король шведский, вопреки ожиданию большинства, не двинулся прямо в саму Саксонию и не принудил бы этим короля польского к миру, у царя, бесспорно, было бы достаточно времени, чтобы лучше осуществить свои намерения. Этот мир был одним из величайших разочарований, когда-либо испытанных царем, ибо теперь ему пришлось вести войну одному. Но он находил утешение в том, что уже занял Нарву и положил основание своему любимому городу Петербургу, а в нем морскому порту, верфям и обширным складам. До какого совершенства доведены все эти сооружения в настоящее время,- пусть расскажут те, кто удивлялся, осматривая их.

Он (Петр) прилагал все усилия для достижения соглашения. Он предложил очень выгодные условия: сохранить за собой только, как он утверждал, безделицу - Петербург, который полюбил. Но и за него он был готов предоставить в той или иной форме компенсацию. Однако король шведский слишком хорошо понимал значение этого пункта, чтобы оставить его в руках честолюбивого монарха и, таким образом, дать ему доступ к Балтийскому морю. Со времени поражения под Нарвой это был единственный момент, когда у царских войск не было другой цели, кроме самозащиты. И, быть может, они и теперь бы вскоре потерпели поражение, если бы король шведский (все еще остается тайной, по чьему совету) вместо того, чтобы кратчайшим путем двинуться на Новгород и Москву, не повернул на Украину, где после больших потерь и лишений его армия была наконец окончательно разбита под Полтавой. Каким роковым периодом это было для успехов шведов и каким большим облегчением для московитов, можно заключить из того, что царь ежегодно празднует с большой торжественностью годовщину того дня, со времени которого он в своих честолюбивых замыслах стал возноситься еще выше. Всю Ливонию, Эстляндию и лучшую и большую часть Финляндии - вот чего он требовал теперь. А после этого, хотя в данный момент мог снизойти и заключить мир с остальной частью Швеции, он, однако, знал, что может, как только пожелает, легко присоединить даже ее к своим завоеваниям. Единственно, чего ему следовало опасаться,- это сопротивления своим планам со стороны его северных соседей. Но так как морские державы (Англия и Голландия. Ред) и даже соседние монархи в Германии были в ту пору так заняты войной против Франции, что, по-видимому, совершенно не интересовались войной на Севере, то оставалась только зависть со стороны Дании и Польши. Первое из этих королевств с тех пор. как славной памяти король Вильгельм принудил его заключить мир с Гольгатейном и, следовательно, со Швецией, наслаждалось ничем не нарушаемым миром. За это время благодаря свободной торговле и значительным субсидиям со стороны морских держав Дания успела разбогатеть и могла, присоединившись к Швеции, что и соответствовало ее интересам, положить предел успехам царя и своевременно предотвратить опасность, которую эти успехи создавали для нее самой. Другое королевство - я имею в виду Польшу - пребывало в спокойствии под властью короля Станислава, который, до известной степени обязанный своей короной королю Шведскому, не мог из признательности, а также проявляя действительную заботу об интересах своей страны, не противиться замыслам слишком честолюбивого соседа. Но царь был слишком хитер, чтобы не найти средства против всего этого: он описал королю датскому, насколько унижен теперь король шведский и какой прекрасный случай представляется во время продолжительного отсутствия этого монарха окончательно подрезать ему крылья и расширить свои владения за его счет. В короле Августе он пробудил затаенную с давних пор обиду из-за потери польской короны, уверив его, что он теперь может возвратить ее себе без малейших затруднений. Таким образом, оба эти монарха сразу попались в сети. Датчане объявили Швеции войну без всякого благовидного предлога и высадили десант в Сконе, где за свои старания были жестоко побиты. Король Август снова вступил в Польшу, где с тех пор во всем воцарился величайший беспорядок, что следует отнести в значительной мере за счет московитских интриг. Оказалось между тем. что эти новые союзники, которых царь привлек только для того, чтобы они служили pro честолюбию, вначале стали более необходимыми для ею безопасности, чем он предполагал. Ибо, когда турки объявили ему войну, союзники воспрепятствовали шведским войскам соединиться с турецкими, чтобы напасть на цари. Но, когда благодаря Мудрому образу действий царя и жадности и глупости великого визиря буря вскоре миновала, он использовал обоих этих своих Друзей так. как и намеревался. После этого, внушив им надежды на выгоды, он также убедил их заключить с ним союз, который возлагал на них все бремя и риск войны, чтобы совершенно ослабить их вместе со Швецией, в то время как он готовился поглотить их одного да другим. Он побуждал их к одному трудному предприятию за другим. Их армии значительно сократились вследствие сражений и продолжительных осад, в то время как Собственные его войска либо использовались для более легких и более выгодных ему завоеваний, либо содержались за счет огромных затрат нейтральных государей до-статочно близко, чтобы явиться и потребовать долю военной добычи, не ударив палец о палец для ее завоевания. С той же хитростью он вел себя и на море, где его флот всегда держался в стороне от опасности и вдали от тех мест, где столкновение между датчанами и шведами было сколько-либо вероятным. Он надеялся, что, когда обе эти нации уничтожат флоты друг у друга, его флот сможет господствовать в Балтийском море. И все это время он заботился об обучении своих подданных военному искусству на примере иностранцев и под их началом... Его флот скоро будет значительно превосходить численностью шведский и датский флоты, вместе взятые. Ему нечего опасаться, что они помешают ему довести это великое и славное дело до конца. И, когда оно осуществится, нам придется быть настороже: он без всякого сомнения станет тогда нашим соперником и настолько же опасным для нас, насколько им теперь пренебрегают. Тогда мы, возможно, вспомним, хотя и слишком поздно, что рассказывали нам наши посланники и купцы о его планах одному вести всю торговлю на Севере и захватить в свои руки всю торговлю с Турцией и Персией по рекам, которые он соединяет и делает судоходными на всем протяжении от Каспийского и Черного морей до его Петербурга. Тогда мы удивимся своей слепоте. Ведь мы не подозревали о его замыслах, когда услышали об огромных работах, которые он произвел в Петербурге и Ревеле. О последнем городе "Daily Courant" в номере от 23 ноября пишет: