Разоблачение - [3]

- А какого он был размера, Джон?

- Не могу сказать точно, потому что стекло в шлеме мешает Но голова у него была не меньше четырех футов. И он стоял на своих ногах, как на цы-пучках, и смотрел на меня вот так (он выпялился мне в лицо). Когда меня подняли и сняли шлем, я сказал, что больше не спущусь. Тогда старший говорит: "Что с тобой, Джон? Восьмероног, он больше испугался тебя, чем ты восьмеронога". Тогда я ему говорю: "Это невозможно!" Может, выпьем еще этого фашистского напитка?

- Идет,- сказал я.

Я следил за человеком у того стола. Его звали Луис Дельгадо. и в последний раз я видел его в 1933-м в Сан-Себастьяне на стрельбе по голубям. И помню, мы стояли с ним рядом на верхней трибуне и смотрели на финал розыгрыша большого приза. Мы с ним держали пари на сумму, превышавшую мои возможности, да, как мне казалось, превосходившую и его платежеспособность в том году. Когда он, спускаясь по лестнице, все-таки заплатил проигрыш, я подумал, до чего же он хорошо себя держит и все старается показать, что считает за честь проиграть мне пари. Я вспомнил, как мы тогда стояли в баре, потягивая мартини, у меня было удивительное чувство облегчения, как если бы я сухим выбрался из воды, и вместе с тем мне хотелось узнать, насколько тяжел для него проигрыш. Я всю неделю стрелял из рук вон плохо, а он превосходно, хотя выбирал почти недосягаемых голубей и все время держал пари на себя.

- Хотите реванш на счастье? - спросил он.

- Как вам угодно.

- Да, если вы не возражаете.

- А на сколько?

Он вытащил бумажник, заглянул в него и расхохотался.

- Собственно, для меня все равно,- сказал он.- Ну, скажем, на восемь тысяч песет. Тут, кажется, наберется.

Это по тогдашнему курсу равнялось почти тысяче долларов.

- Идет,- сказал я, и все чувство внутреннего покоя мигом исчезло и опять сменилось пустым холодком риска.- Кто начинает?

- Раскрывайте вы.

Мы потрясли тяжелые серебряные монеты по пяти песет в сложенных ладонях. Потом каждый оставил свою монету лежать на левой ладони, прикрывая ее правой.

- Что у вас? - спросил он.

Я открыл профиль Альфонса XIII в младенчестве

- Король,- сказал я.

- Берите все эти бумажонки и, сделайте одолжение, закажите еще выпить.- Он опорожнил свой бумажник.- Не купите ли у меня хорошую двустволку?

- Нет,- сказал я.- Но, послушайте, Луис, если вам нужны деньги...

Я протянул ему туго сложенную пачку толстых глянцевито-зеленых тысячных банкнот.

- Не дурите, Энрике,- сказал он.- Мы ведь поспорили, не так ли?

- Разумеется. Но мы достаточно знаем друг друга.

- Видимо, недостаточно.

- Ладно,- сказал я.- Ваше дело. А что будем пить?

- Как вы насчет джина с хинной? Очень славный напиток. Мы выпили джина с хинной, и хотя мне было ужасно неприятно, что я его обыграл, я все же был очень рад, что выиграл эти деньги; и джин с хинной казались мне вкусными как никогда. К чему лгать о таких вещах и притворяться, что не радуешься выигрышу, но этот Луис Дельгадо был классный игрок.

- Не думаю, чтобы игра по средствам могла доставлять людям удовольствие. Как по-вашему, Энрике?

Не знаю. Никогда не играл по средствам

Будет выдумывать. Ведь у вас куча денег.

Если бы,- сказал я. - Но их нет.

- О, у каждого могут быть деньги,- сказал он.- Стоит только что-нибудь продать, вот вам и деньги.

- Но мне и продавать нечего. В том-то и дело.

- Выдумаете тоже. Я еще не встречал такого американца" Вы все богачи.

По-своему он был прав. В те дни других американцев он не встретил бы ни в "Ритце", ни у Чикоте. А теперь, оказавшись у Чикоте, ън мог встретить таких американцев, каких раньше никогда не встречал, не считая меня, но я был исключением. И много бы я дал, чтобы не видеть его здесь.

Ну, а если уж он пошел на такое полнейшее идиотство, так пусть пеняет на себя. И все-таки, поглядывая на его столик и вспоминая прошлое, я жалел его, и мне было очень неприятно, что я дал официанту телефон отдела контрразведки Управления безопасности. Конечно, он узнал бы этот телефон, позвонив в справочное. Но я указал ему кратчайший путь для того, чтобы задержать Дельгадо, и сделал это в приступе объективной справедливости и невмешательства и нечистого желания поглядеть, как поведет себя человек в момент острого эмоционального конфликта,- словом, под влиянием того свойства, которое делает писателей такими привлекательными друзьями.

Подошел официант

- Как же вы думаете? - спросил он.

- Я никогда не донес бы на него сам,- сказал я, стремясь оправдать перед самим собой то, что я сделал.- Но я иностранец, а это ваша война, и вам решать.

- Но вы-то с нами!

- Всецело и навсегда. Но это не означает, что я могу доносить на старых друзей.

- Ну, а я?

- Это совсем другое дело.

Я понимал, что все это так, и ничего другого не оставалось сказать ему, но я предпочел бы ничего об этом не слышать.

Моя любознательность насчет того, как ведут себя люди в подобных случаях, была давно и прискорбно удовлетворена. Я повернулся к Джону и не смотрел на стол, за которым сидел Луис Дельгадо. Я знал, что он более года был летчиком у фашистов, а здесь он оказался в форме республиканской армии, в компании трех молодых республиканских летчиков последнего набора, проходившего обучение во Франции.