Разные среди разных - [3]

— Иди-иди, не провалишься, — зловеще подбодрил я его.

Между нами был газон. Голый газон, покрытый влажным чёрно-ржавым пластом прошлогодней листвы.

— Ну! — уже раздражённо сказал я.

Гриша повернулся и торопливо заковылял к выходу из сквера.

— Ты куда?

Гриша остановился и неуверенно махнул рукой.

— Ты что, ненормальный? Перейди по газону!

Перебежал. Но чего ему это стоило! На лбу — испарина, дыхание — как у щенка, глаза косят то вправо, то влево.

— Ты чего?

— Так ведь запрещено же, — преступным шёпотом ответил мне Гриша Прахов.

Взял я его, родимого, за расколотую пуговицу, подтянул к себе и говорю:

— Ты что ж, сукин сын, рабочий класс позоришь! Денег нет прилично одеться? Это что на тебе за тряпьё такое!..

И равномерно его при этом встряхиваю — для убедительности. На слове «тряпьё» не рассчитал, встряхнул чуть сильнее, и половина пуговицы осталась у меня в пальцах. Теряя равновесие, Гриша взмахнул руками, пиджак с треском распахнулся, и я снова увидел чёрный больничный штамп.

— Как из мусорки вылез! — прошипел я. — В чём дело?

Трясущимися пальцами Гриша пытался застегнуть пиджак на оставшуюся половину пуговицы.

— Приезжий, что ли?

— Приезжий…

— У тебя здесь родственники?

— У меня нет родственников…

— Подкидыш, что ли?

Гриша посмотрел на меня с опаской.

— Пожалуй… — осторожно согласился он.

И пока я пытался сообразить, что это он мне сейчас такое ответил, Гриша Прахов отважился задать вопрос сам:

— Минька, а ты… Ты не мог бы мне объяснить: если кого-нибудь второй раз заметят, что он ночует на вокзале, — что ему тогда будет?

— А кто ночует на вокзале?

Гриша замялся.

— Это неважно. Ну, скажем… я.

— А почему ты ночуешь на вокзале? Почему не в общежитии?

— Н-ну… Так вышло…

— Как вышло? — заорал я. — Что значит — вышло? Ты приезжий! Тебе положено общежитие! Положено, понимаешь?

— Я понимаю… Но мне сказали…

— Кто сказал? А ну пойдём, покажешь, кто там тебе что сказал!

Ухватил я его за рукав и поволок к выходу из сквера. Ох, думаю, и выпишу я сейчас чертей этим конторским! За всё сразу!

— Кто тебя на работу принимал? Жирный такой, головёнка маленькая — этот? Ну, я с ним потолкую!.. Ты уже сколько там ночуешь? А, ч-чёрт!

Я резко остановился, Гришу занесло, и мне пришлось его поддержать.

— Куда же мы с тобой идём — сегодня суббота!.. Вот проклятье! Ну-ка, вспомни точно, как вы с ним говорили — с этим, из отдела кадров.

— Он предупредил меня, что с общежитием трудно, — сказал Гриша. — И спросил, не могу ли я подождать…

— Ну! А ты?

— Я сказал, что могу, — уныло признался Гриша.

— Ладно… — вздохнул я. — Пошли.

— Куда?

— Куда-куда… — расстроенно сказал я. — Ко мне! А с общежитием утрясём в понедельник.

Глава 3

На проспекте Металлургов нас чуть было не накрыл дождь, и мы с Гришей нырнули в кафе «Витязь».

Культурно, уютно, и никаких тебе спиртных напитков. С потолка на цепях свешивается что-то вроде средневековых светильников из жести, а на торцовой стене богатырь на тонконогом, как журавль, коне рубится со Змеем Горынычем, аж розовое пламя из трёх пастей в косы заплетается.

Посадил я Гришу в уголке спиной к помещению, чтобы не смущать народ тесёмочным бантиком, а сам направился к стойке.

— Миньк! — шепнула мне щекастая белокудрая Тамара. — Кого это ты привёл?

— А это наш новый резчик, — небрежно сказал я. — Нравится?

— Ну и резчики у вас! — Тамара затрясла обесцвеченными кудрями. — Как бы он чего с собой не пронёс…

Она соорудила два коктейля, и я вернулся к столику.

— Я не пью, — встревоженно предупредил меня Гриша.

«Оно по тебе и видно», — подумал я, подавая ему хрупкий высокий стакан, наполненный слоистой смесью. Гриша принял его с обречённым видом.

— Да ты, я смотрю, тоже левша?

Гриша растерянно уставился на свою левую руку.

— Я нечаянно, — сказал он и переложил стакан в правую.

Я удивился. А Гриша вынул из стакана соломинку, побледнел, выдохнул и, зажмурясь, хватил коктейль залпом. Потом осторожно открыл глаза и с минуту сидел, прислушиваясь к ощущениям.

Всё это мне очень не понравилось.

— А ну-ка, давай честно, Гриша, — сказал я. — Пьёшь много?

— Спиртных напитков?

— Да, спиртных.

— Вот… в первый раз… — сказал он и предъявил мне пустой стакан.

Я решил, что он так шутит. Я тогда ещё не знал, что этот человек вообще не умеет шутить.

А Гриша тем временем порозовел, оттаял и принялся с интересом озираться по сторонам: на людей, на Змея Горыныча, на цепные светильники эти…

— Правильно я сделал, что приехал сюда, — сообщил он вдруг.

По лицу его бродила смутная блаженная улыбка.

— И чего я боялся! — со смешком сказал он чуть погодя.

— Боялся? — не понял я. — Кого?

— Вас, — всё с той же странной улыбкой ответил Гриша.

Заподозрив неладное, я быстро заглянул под стол. Бутылки под столом не было.

— Почему ты ведёшь меня к себе? — вырвалось вдруг у него.

— А тебе что, на вокзале понравилось?

Гриша опечалился и повесил голову. Видно было, что к своим чёрным блестящим волосам он после душа не прикасался.

— Нет, — сказал он. — На вокзале мне не понравилось…

Он вдруг принялся мотать головой и мотал ею довольно долго. Потом поднял на меня глаза, и я оторопел. Гриша Прахов плакал.

— Минька!.. — сказал он. — Я особо опасный преступник…