Разноцветные континенты - [9]

— Ну, давай, не тяни!

А у меня даже рот приоткрылся.

— К счастью, — чуть-чуть порозовев от волнения, продолжал Шурик, — животное не имело намерения извлекать из скорлупы такую маленькую добычу. Видимо, оно не считало, что я — самое ценное в этом металлическом орешке. Щупальце подтянулось, завязалось узлом у входа и, наполнив мою кабину едким запахом испарины, принялось с натугой поднимать корабль над землей. И шеститонный аэрон начал с неохотой поддаваться. В этот момент я нащупал наконец дверную клавишу и вдавил ее в панно. Что-то звякнуло над моей головой. Острый, как бритва, край люка легко отсек мясистый узел, который рухнул мне на плечо вместе с водопадом липкой оранжевой крови. От страшной боли, видимо, щупальца закостенели. Пока древесный спрут убирал раненую конечность и перемещал здоровые на ее место, тяжелый клубок, придавивший машину к земле, ослабел. Я рванул на себя рычаг старта. Огненные струйки пробежали по затянутому потоками слизи стеклу. Через секунду я перестал видеть вообще что-нибудь в облаках пара. Ведь это был ракетный старт, представляете? Тут в боковых дюзах что-то всхлипнуло, машина взлетела, и мясистые листья захлестали по толстой броне. Что-то большое и мягкое протаранил я, как подушку, — это был верхушечный цветок, наверное, — и неожиданный дождь промыл стекло аэрона. Передо мной раскинулось зеленое небо Лориали. Что-то мягко толкнуло меня в щиколотку. Я нагнулся и увидел отрубленное сплетение, которое извивалось у моих ног. На лету я распахнул две створки люка и выбросил конечность спрута вон. Еле поднял, честное слово. Ну, потом перевел машину на кольцевой полет, принял душ и дезинфекцию сделал на всем аппарате. Потому что мало ли что может быть… Вот теперь летаю по кругу над своим континентом и не знаю, садиться мне или нет. Подсунули континент, называется!..

Шурка замолчал. Он посмотрел на меня, потом на Борьку и заскучал:

— Ну и публика! Вам что ни расскажи — всё проглотите.

11

— Что же это вы изучаете такое страшное? — спросила тетя Дуня.

С добренькой улыбкой, открывающей ровные вставные зубки, тетя Дуня приблизилась к полукругу наших кресел и скрестила руки на груди.

— Да какое тебе… — начал было, тараща глаза и бледнея от ненависти, Борька.

Но Шурик ловко и тихо его оборвал:

— Уроки, тетечка, готовим.

— Вот я и говорю, — вкрадчиво возразила тетя Дуня, — наука уж больно нечеловеческая. Неужели в школе этому учат?

— Это, тетя Дуня, астробиология, — засвидетельствовал я, так как знал, что пользуюсь у вредной тетки кое-каким авторитетом. — Самая что ни есть последняя дисциплина. Задали нам рассказ по астробиологии, да чтобы от первого лица. Для этого и день отгула дали.

Тут я понял по наступившей тишине, что напорол чепухи. Шурка странно моргнул и взялся за подбородок, Борька закрыл ладонями уши и зашипел.

— Вот оно как, — загадочно улыбаясь, проговорила тетя Дуня, — а мне вражина мой объяснил, что у вас учитель труда заболел. Что ж ты мне врал-то, враг? Или матери пора написать?

— Ч-черт! — процедил сквозь зубы Борька и отвернулся. Шурик с надеждой смотрел на меня.

— Да нет, тетя Дуня, зачем же матери? — глядя на старушку ясными глазами, начал я. — Боря просто торопился, он вообще говорит, как захлебывается. Учитель по труду заболел — это само собой. Ну, и, чтобы день не пропадал попусту, нам такое задание дали по астробиологии.

— А… — Старушка недоверчиво раскрыла рот.

— А вот по этой самой астробиологии у нас к вам, тетечка Дуня, вопрос. — Мне нужно было обогнать медленно работающие тетины мозги. — Вот в деревне у вас, в Псковской области, есть змеи или нет? В учебнике пишут, что нет, да нам не верится. Пишут, что очень для них там холодно.

Тетка Дуня перевела взгляд на Шурика, потом на Борю. Все серьезно молчали.

— Да кто пишет-то? — неуверенно начала тетя Дуня. — Они и не были там, наверное. Да у нас под городом Островом их полным-полно. Каждый год кого ни то кусают. А ляжет человек спать на лугу, захрапит, рот раскроет… — тетя Дуня показала, как спящий раскроет рот, — а змея-то и ползет на храп. Красная, черная, серенькая, а то еще белые бывают, и глаза у них зеленые. Коли белая укусила, так, считай, погиб человек. Ну, а в рот заползают всё больше серые. Спит человек, бывало, разморится, жарко ему, — тетя Дуня присела на краешек дивана, — и снится человеку сон, будто пьет он квас холодный-холодный. Пока ползет она в горло, значит. Проснется — и криком кричать. Одно только средство от этой беды: топи жарко баню, клади того человека в самый пар — и пускай он дышит над тазом с парным молоком. Почувствует гадюка молочный дух — и выпадет. Тут ее не упустить, а прутом застебать надо, потому что если раз заползла в нутро, то уж потом повадится.

— А для чего она залезает, тетя Дуня? — с интересом спросил Шурка.

Тетя Дуня с неудовольствием посмотрела на него и ничего не ответила. Недолюбливала, она нашего Шурку.

— А больно человеку, когда она там, в желудке? — не унимался Шурка. — Она, наверно, искусает там все?

— Вот уж не знаю, — сухо ответила тетя Дуня, — меня-то бог уберег, а у других не спрашивала.