Разноцветная история - [25]

Серёжка знал удачливые места для рыбалки, умел нырять до самого дна и ловко управлять лодкой-плоскодонкой. Уступал он только маленькому чернявому парнишке со смешным именем Дормидонт.

Дормидонт был отчаянная голова, человек вредный и коварный. Как-то, обогнав Серёжку в лодочном состязании, сказал ему небрежно:

- Весло у тебя не то…

- А какое же надо?

- Полегче, чтобы руку не оттягивало. Из молодого деревца…

После этого Серёжка подрубил у деда в саду молодое грушевое дерево.

«Всё равно не привилось, - подумал Серёжка. - На всех деревьях скоро будут яблоки и груши, а это стоит без единого листика. Наверное, плохое».

Николай Фёдорович чуть было не отодрал Серёжку за уши, когда увидел, что он сделал. Но сдержался, резко толкнул его и ушёл в дом.

- Кто же это из сырого дерева весло скоблит? - распекала его Наталья Семёновна.

- Оно же в три раза тяжелее. И деда, дурачок, обидел, и дерево погубил. Догадки в тебе - как в петушином хвосте.

И Серёжка сильно расстроился. Он горевал не о срубленном дереве и не о том, что обидел стариков, - он не мог простить коварства Дормидонта.

«Теперь уж, видно, все ребята смеются». Серёжка стал думать, чем бы удивить ребят, чтобы у них пропала всякая охота смеяться над ним. А не появиться ли перед ними с дедовым клинком? Пожалуй, сам Дормидонт позавидует ему.

Серёжка тут же решил осуществить свой план. Он выбрал момент, когда бабка вышла из дому, и прокрался в комнату Николая Фёдоровича. Прямо в ботинках он прыгнул на кровать, снял клинок со стены и радостно почувствовал его солидный вес в руке.

- Не трожь, - послышался голос в дверях. - Повесь на место!

Серёжка обернулся. Перед ним стоял дед и смотрел на него посветлевшими, острыми глазами. Серёжка ощетинился, но клинок повесил.

- Подумаешь, даже потрогать нельзя!

Николай Фёдорович подошёл к постели и поправил сбившееся одеяло.

- Этот клинок не про таких, как ты. А ну, прыг-скок с кровати. Бабка моет-стирает, а ты грязными ботинками! А ещё клинок захотел.

Серёжка ошарашенный выскочил на улицу и долго бродил по переулкам. А когда совсем стемнело, пришёл к выводу, что надо ему бежать от деда. Вспомнит и пожалеет, да поздно будет.

Бежать решил поутру, чтобы как раз к поезду. И только после этого он наконец откликнулся на неоднократный зов бабки.

Утром Серёжка сбежал. Сложил свой чемоданчик и сбежал.

Станционная кассирша посмотрела на Серёжку круглыми глазами и позвонила куда надо по телефону. После этого Серёжку задержали, как подозрительную личность, и отвели в железнодорожное отделение милиции. Там старый милиционер сел писать протокол, но без привычки делал это с большим трудом. Он часто отрывался, с горькой обидой рассматривал руки в чернильных пятнах и говорил:

- Протокольный документ пришлось составлять. Беглец, чёрт возьми! Сколько беспокойства людям причинил. Уши драть надо таким беглецам!

На станцию за Серёжкой пришёл сам дед. В комнате дежурного милиционера он расписался в какой-то бумажке, кивнул Серёжке и сказал:

- Домой пора, бабка ждёт.

Всю дорогу Серёжка молчал. Молчал и дед. Он думал о своей жизни, и она напоминала ему бушующее море. А для Серёжки он хотел жизни спокойной. По сегодня понял, что и его жизнь будет бушующим морем. Ну и пусть, лишь бы бушевала по делу. А пока вот надо переломить его характер, на правильную дорогу вывести.

Они возвращались полем, широкой просёлочной дорогой, мимо ещё неспелой ржи. Дед шёл впереди, а Серёжка пылил сзади. В одной руке у него были сандалии, в другой - чемоданчик. Он раздумывал, как бы снова улизнуть.

- Убежать хотел? - сказал дед. - А бегать-то надо с толком. Я вот тоже из дому бегал.

Дорога была пыльная, скучная, и Серёжка не прочь был поговорить.

- А это давно было? - спросил он.

- Давно. В гражданскую ещё. Я тогда малец был, немного постарше тебя. Отец на царской войне погиб, мать батрачила у деревенского богатея, рыжего Дениса Гордеева.

Мать - тебе она, значит, прабабка, - работа и горе крепко её измучили, а всё же красивая была. Косу как распустит, так до самых колен. Приглянулась она Гордееву, и решил он жениться на ней.

Каждое утро приходил, оглядывал нашу худую избёнку и спрашивал:

«Решилась? Всё равно твой не воротится».

А мать ему отвечала:

«Нет, не решилась».

Скоро мать заболела от тяжёлой работы и от голода. Гордеев прогнал её. Я тогда всё бегал к нему, просил хлеба.

«Мамка от голода пухнет, - говорил я. - Дай хлеба».

Но он каждый раз выгонял меня.

А когда мать умерла, поджёг я амбары у Гордеева и убежал из деревни…

Николай Фёдорович замолчал, будто потерял всякий интерес к рассказу.

Дорога зашла в небольшой перелесок. Там было прохладно и пахло свежей травой, сыростью и берёзовым соком.

- Хороши! - Дед гладил шершавую кору деревьев. - Сам сажал. Им теперь стоять сто, а может, и все двести лет.

Серёжка стал смотреть на деревья. Смотрел и старался представить, какие они будут через двести лет. Потом он спросил:

- Ну, а дальше что-нибудь было?

- Дальше многое было. Пришёл я к красным в небольшой городишко Петровск. Вижу - дом с красным флагом, решил - штаб, значит. Я прямо туда. А часовой дорогу перегородил мне, не пускает.