Разная любовь, разная смерть - [50]

— Можно побыстрее с этим покончить?

— Разумеется, — ответил я, сел и обратился к нему с вопросом: — Когда Рембек впервые обсуждал с вами развод с женой?

Керриган не сумел скрыть удивления; по зло скривившемуся рту Рембека я понял, что он уже догадался о теме нашей предстоящей беседы, а Голдберг, не заподозривший в вопросе ничего необычного, сразу ответил на него:

— Месяца три назад.

— И что вы успели сделать?

— По оформлению документов? Ничего.

— Почему так?

Он раздраженно передернул плечами:

— У Эрни по этому поводу было семь пятниц на неделе. Сегодня одно, завтра другое. Мне велели от вас ничего не утаивать…

— Спасибо, — поблагодарил я. — Как вы изволили выразиться, у него было семь пятниц на неделе, когда он говорил о разводе. Но вы не знаете, он все-таки принял окончательное решение?

— У него все решения окончательные, — буркнул Голдберг. — Звонил мне через каждые три дня: «Да! Нет!» — и снова: «Да! Нет!» Последний раз было: «Нет».

Рембек попытался сделать хорошую мину при плохой игре.

— Сэм, ты преувеличиваешь. Не так уж часто я передумывал.

Однако Голдберг был не в настроении думать о достоинстве Рембека. Повернувшись к нему, он огрызнулся:

— Сколько раз я тебе повторял: девчонка тебя за нос водит? И не надо мне морочить голову. Ты каждые три дня мне звонил.

— Вы обговаривали развод с миссис Рембек?

Голдберг развел руками:

— Каким образом? Я просто не мог с ней встретиться.

— Вы ей сообщили о намерениях Рембека или он сам?

— Она ничего не знает! — гневно воскликнул Рембек. — Ей никто не сказал. — И снова повторил: — Она ничего не знает.

Голдберг опять недовольно передернул плечами:

— Если она и знает, то не от меня.

— У меня создалось впечатление, что вы Риту Касл недолюбливали? — продолжал я расспросы.

— О мертвых или хорошо, или ничего.

— Тогда не расскажете ли мне, как вы отзывались о живой Рите Касл?

Он с некоторым удивлением взглянул на меня, и вдруг его лицо неожиданно озарила веселая улыбка:

— С удовольствием, — ответил он. — Живой я считал ее продажной дешевкой и выскочкой. Она настолько презирала Эрни, что даже не считала нужным этого скрывать. Я предупреждал его, что она собирается за него замуж исключительно из-за его денег и что он всю жизнь потом будет жалеть. Я предупреждал, что, если бы он не пообещал вложить деньги в ту постановку, она вообще не согласилась бы выйти за него. Я предупреждал, что пьеса просуществует дольше, чем их брак.

— Какая пьеса? — спросил я у Рембека.

— «Гедда Габлер», — пробормотал он. — Она хотела ее режиссировать.

— Не играть?

— Нет. «Актеры — исполнители чужой воли», — говорила Рита. А она хотела сама поставить пьесу.

— И вы бы ее финансировали?

— Но ведь не на Бродвее же, — оправдываясь, объяснил он. Как будто меньшие расходы из его бюджета каким-то образом свидетельствовали в его пользу.

— Вы уже начали работать над постановкой?

— Еще нет. Мы собирались после того, как…

— Как поженитесь? Он промолчал.

— Почему вы мне все время лгали? — накинулся я на него. — Зачем вы упорно убеждали меня, что девица вам безразлична и не приведи Господь, чтобы жена про нее узнала.

— Она умерла, — мрачно произнес он. — Все кончено. Какая теперь разница?

— Вы мне спутали все карты, — пояснил я. — Я потерял массу времени. Мне стоило огромного труда разузнать то, что вы могли бы мне сказать с самого начала.

— Хотите знать правду? — огрызнулся он. — Мне было стыдно! Выяснилось, что Сэм был прав. И вообще никто, кроме меня, в ней не ошибался. А я разобрался во всем, лишь прочитав ее записку.

— Да, ее записка, — повторил я. — Мне она нравится не больше вашего. — Я поднялся. — Мне надо еще раз съездить в Аллентаун.

Глава 25

Рембек настоял на том, чтобы поехать с нами, хотя я и говорил ему, что это совершенно бессмысленно, что он там ничего не увидит и ничего нового не узнает. Однако он все-таки поехал. Высадив Сэма Голдберга в центре города, мы нырнули в тоннель Линкольна, и лимузин понесся по шоссе на запад.

Керриган ехал впереди, рядом с шофером, Домиником Броно. Мы с Рембеком сидели сзади, разделенные широким пространством сиденья и погруженные каждый в свои мысли. Рембек, судя по его кислой физиономии, размышлял о чем-то мрачном. Я же был настроен оптимистично. Не зная, кто был инициатором нарочитой путаницы, теперь я понимал, что узел постепенно распутывается, а ложь и недомолвки отметаются в сторону. Я уже не вел дознание, исходя из не правильных или неточных предпосылок. И мне казалось, что конец моего расследования был близок. Может быть, совсем рядом.

Большую часть пути мы проделали молча, за исключением краткой беседы, которая у меня состоялась с Керриганом и к которой Рембек прислушивался с такой надеждой, словно ждал, что случайно услышанное слово, как по волшебству, вернет ему прошлое. Я же обсуждал с Керриганом еще одну пришедшую мне в голову версию, маловероятную, но возможную, поэтому ее все равно следовало учитывать.

— Керриган, — заговорил я, — ведь в корпорации Рембек важная персона, не так ли?

Он, обернувшись через плечо, поглядел на меня.

— Разумеется. Он управляет делами всего района.

— Корпорация, наверное, считает своим долгом его опекать?