Размышления при прочтении «Сцен из Фауста» А.С.Пушкина - [18]

— Лион Фейхтвангер.

«Корабль испанский трехмачтовый» — это галион, единственный из всех кораблей того времени, силуэт которого при взгляде со стороны борта ассоциируется с семисвечником — символом масонства.

Все знают, что Пушкин в процессе работы над своими произведениями, часто набрасывал пером довольно тонкие по содержанию рисунки. Мог рисовать и испанский галион, а поскольку, в период работы над Фаустом, изучая по Библии масонские легенды и будучи превосходным мастером сравнений, он мог обратить внимание и на некоторое сходство масонского символа с силуэтом корабля. Отсюда — «корабль испанский трехмачтовый» — галион, а не каравелла (на каравелле 300 человек никак не разместить). Но даже если Пушкин и не рисовал кораблики, и не делал осознанно такого намёка, то приведённая ассоциация — «галион — семисвечник» — объективная данность по количеству наличествующих в силуэте галиона выступающих частей: от кормы к носу — 1) вершина кормового флагштока, 2) вершина бизань-рея, 3) вершина бизань мачты, 4) вершина грот-мачты, 5) вершина фок-мачты, 6) вершина мачты на бушприте (бонавентур-мачта — вышла из употребления в XVII веке), 7) княвдигед (называвшийся в Испании «галионом», что и дало название классу судов), — наделка на корпусе приблизительно на уровне верхней палубы в форме площадки, выдающейся по направлению в нос под бушпритом, которая была на галионах очень длинной (вышла из употребления во второй половине XIX века, успев дать название «гальюн» корабельному отхожему месту, поскольку изпользовалась не только для работ с парусами на бушприте, но и для отправления физиологических надобностей).

После изгнания из Испании, евреи с награбленным, благодаря торговле вообще и золотом в особенности, действительно, большей частью бежали морем в Голландию и оттуда уже разпространились по Европе. В Россию они двигались, в основном, через Польшу.

Да, с Польшей у России всегда были отношения довольно сложные. В литературном деле поляки, а вернее польские евреи, в тридцатые годы прошлого века, играли особенную роль. В этой связи, здесь уместно привести примечание к статье В.Ф.Одоевского «О нападениях петербургских журналов на русского поэта Пушкина»:

«Тогдашняя “Северная Пчела”, вообще весьма любопытная, вся наполнена такими штучками. Поляки крепко стояли друг за друга. Вновь появившаяся в недавнее время странная мысль о превосходстве какого-то польского шляхетского просвещения над русским постоянно уже проводилась тогда в разных видах. Тогдашняя цензура не обратила на это внимание, и издания вроде “Северной пчелы” считались тогда самыми благополучными. Такой взгляд цензуры давал этим изданиям возможность сколь возможно чернить всё русское, а в особенности писателей, не принадлежавших к польское партии. Недаром поляков воспитывали иезуиты», — заканчивает В.Ф.Одоевский.

В начале «Размышлений» было приведено одно изречение, которым неоднократно в своих работах пользовались основоположники научного коммунизма, мечтавшие о создании на земле высоконравственного общества. Это изречение мы имели смелость назвать антибиблейским не в силу наших атеистических убеждений, а потому, что увидели социально-экономические причины создания Библии, т.е. увидели в ней выражение реальных интересов тех, кто ещё на заре человеческой цивилизации поставил своей целью сделать «мирского бога — деньги — всемирным богом».

«Безнравственные средства не могут привести к нравственной цели». Этого принципа во все времена придерживались все, кто определял истинную ценность тех или иных событий в истории не по словам, а по делам изполнителей. При этом форма подачи всякой идеи могла меняться в зависимости от особенностей таланта художника, как, например, у Ф.М.Достоевского:

«Все счастье мира не стоит одной единственной слезы ребёнка».

Содержание — никогда.

7. Историк строгий гонит нас…

Конечно, историю творят народы, но пишут — индивиды. И не всегда, как мы уже не раз убеждались, в отечественной, особенно послереволюционной истории, в документах (литературных и исторических) эти индивиды выражают интересы народа. Зачастую — это своекорыстные, эгоистические интересы определённых социальных групп и кланов. Изложенные в высокохудожественной форме и талантливо, они имеют одну лишь цель — затмить свет истины. Такие «творцы истории» видят в народах стадо баранов, недостойных приобщения к свету истины [34]. И можно безконечно поражаться прозорливости поэта, его последовательности в деле разоблачения спекулятивных приемов мифотворчества, культотворчества, боготворения. Сегодня, когда наша пресса взахлёб и с каким-то даже сладострастием творит из бывшего культа «отца народов» — культ «злодея народов», смешивая причинно-следственные обусловленности бытия и упорно скрывая главное — обыкновенную, и в чём-то даже трагическую сущность человека, который в труднейший период становления Русской цивилизации, своей волей предотвратил её разпад, сравните, как Пушкин в гениально-кратком произведении с ироническим названием «Герой» разоблачает культовую возню, а главное, показывает истинный, неприкрытые цели «поэтов», которые то ли по недомыслию, то ли из циничных соображений занимаются не нужным народу боготворением. И совсем неважно, что у Пушкина в споре «друга» с «поэтом» предметом исследования является Наполеон, а в спорах наших современников о роли личности в истории — Сталин. Важнее другое — эпиграфом к «Герою» взят евангельский вопрос: «Что есть истина?»