Разлом. Белый и красный террор - [49]

Подписали:

Народный Комиссар Юстиции Д. КУРСКИЙ,

Народный Комиссар по Внутренним Делам

Г. ПЕТРОВСКИЙ,

Управляющий Делами Совета Народных

Комиссаров ВЛ. БОНЧ-БРУЕВИЧ

05.09.18.»

Это был суровый красный ответ контрреволюции в лице белого движения и иностранным интервентам, а также их активным сторонникам и уголовникам. Предполагали ли белые и красные, правые и левые, приверженцы монархии и последователи советской власти, что планка ожесточения в гражданской рубке будет поднята так высоко? И да, и нет! Каждый мыслил по-своему, однако знаменатель, в конце концов, у противоборствующих был один: кровавое ожесточение, рубка в прямом и переносном смысле — неизбежны.

Именно гражданские войны бывают особенно ожесточенными. В них есть большая кровь, но нет победителей. В них всегда остаются одни побежденные. Сотни тысяч и даже миллионы жертв — в земле, оставшиеся — на земле в окружении хаоса с разрушенным бытом и его вечными спутниками холодом и голодом. Так было, так есть и так будет, если человечество не поумнеет. А вообще, война, как говорят философы, — неизбежность. Эта беда может оказаться крестом на могиле нашей цивилизации. Но вот вопрос, кто поставит этот поминальный крест после ядерного цунами?

Судя по событиям на современной Украине, недопонимание результатов гражданских рубок у отдельных его индивидуумов, прорвавшихся к власти, осталось на опасном уровне, из-за чего страдают граждане так называемой «Незалежной».

Ответ красных был слишком кровавым, как и террор Белого движения и интервентов. Для иллюстрации хочу привести пример, описанный автором в книге «Взорванный век».

«…Добровольческая армия, возглавляемая генералом от инфантерии Корниловым, дважды атаковала Екатеринодар, но взять не смогла — силы были не равны. Здесь ее командующий и сложил свою голову…

Спустя год после совершенной Октябрьской революции, при Главнокомандующем Добровольческой армией на Юге России была создана Особая комиссия, расследовавшая злодеяния большевиков. Она же расследовала и факт глумления представителей Советов над телом убитого генерала Корнилова.

Павел читал копию кем-то старательно переписанного сообщения тяжело, слезы крупными градинами падали на пол и разбивались о бетонный пол помещения, в котором находился его небольшой штаб отряда. Желваки на скулах ходили ходуном. Листы документа судорожно дрожали в такт нервного перенапряжения.

«Звери, звери мы, а не люди. До чего оскотинился народ! — рычал душой, негодуя, ротмистр Тарасенко. — Зло за зло, око за око. Ох, этот русский беспощадный бунт. Он превратится в бойню — доселе невиданную братоубийственную гражданскую войну. Подлость и мерзость творят большевики, мы им отвечаем или ответим тем же. На наше зло будет чиниться зло еще больших масштабов со стороны обманутой толпы, на их зло мы будем тоже отвечать большим злом. И длинный по времени кровавый шнек российского братоубийства закрутится в полную силу. Кто виноват, что делать? На эти типичные для российского славянства вопросы общество пока что вразумительно-созидательного ответа не находит. Аргумент в противостоянии один — кроши, бей, убивай, чтобы другие боялись».

Копия текста сообщения комиссии, в которой добросовестный переписчик указал, что им сохранены орфография и пунктуация подлинника, начиналась словами:

«31 марта 1918 года под г. Екатеринодаром, занятым большевиками, был убит Командующий Добровольческой Армией, народный герой Генерал Корнилов.

Тело его отвезли за 40 верст от города в колонию Гнадау, где оно и было 2 апреля предано земле, одновременно с телом убитого полковника Неженцева.

В тот же день Добровольческая Армия оставила колонию, а уже на следующее утро, 3 апреля, появились большевики — разъезды разведывательных подразделений Темрюкского полка.

Большевики первым делом бросились искать «зарытые кадетами кассы и драгоценности». При этих розысках они наткнулись на свежие могилы. Оба трупа были выкопаны, и тут же большевики, увидев на одном из трупов погоны полного генерала, решили, что это генерал Корнилов. Общей уверенности не могла поколебать задержавшаяся по нездоровью в Гнадау сестра милосердия Добровольческой Армии, которая по предъявлении ей большевиками трупа для опознания, хотя и признала в нем генерала Корнилова, но стала их уверять, что это не он. Труп полковника Неженцева был обратно зарыт в могилу, а тело генерала Корнилова, в одной рубашке, покрытое брезентом, повезли в Екатеринодар на повозке колониста Давида Фрука.

В городе повозка въехала во двор гостиницы Губкина на соборной площади, где проживали главари советской власти Сорокин, Золотарев, Чистов, Чуприн и другие. Двор был переполнен красноармейцами; воздух оглашался отборной бранью — ругали покойного. Отдельные увещания из толпы не тревожить умершего человека, ставшего уже безвредным, — не помогли; настроение большевистской толпы повышалось. Через некоторое время красноармейцы вывезли на своих руках повозку на улицу. С повозки тело было сброшено на панель.

Один из представителей советской власти по фамилии Золотарев появился пьяный на балконе. И, едва держась на ногах, стал хвастаться перед толпой, что это его отряд привез Корнилова, но в то же время Сорокин оспаривал у Золотарева честь привоза Корнилова, утверждая, что труп привезен не отрядом Золотарева, а темрюкцами.