Разлив Цивиля - [77]

Трофим Матвеевич слегка захмелел, на щеках у него пробился нездоровый румянец, какой бывает у больных чахоткой. И, глядя на этот румянец, Павел вспомнил одну невеселую новость, которую узнал нынче утром.

Молодой парнишка Генка Арсюков еще в десятом классе что-то занемог. То ли с желудком у него вышло какое-то обострение, то ли с почками, а может, то и другое вместе. Парня положили в больницу. Там его немного подлечили, но для окончательного выздоровления нужен был курорт или санаторий. Генка обратился в райком комсомола. Там ему сказали, что путевок у них бывает раз-два и обчелся, и послали его заявление в обком комсомола. Из обкома пришел ответ, что письмо его направили в министерство здравоохранения республики.

Время шло, а из министерства ни ответа, ни привета. Парню же опять стало хуже. Тогда Генкина бабка взяла да и увезла внука в дальнюю лесную деревушку к какой-то своей то ли троюродной сестре, то ли двоюродной тетушке, которая слыла в округе ведуньей. Старушка «ведала» всевозможные травы и пользовала ими от самых разных болезней. Начала она поить настоем из трав и Генку. Ну, и понятно, не просто поить, а еще при этом всякие колдовские заговоры, молитвы читать. Генке стало легче. А вчера парень заявился в Сявалкасы и вовсе бодрым и веселым. Володя, рассказавший Павлу эту новость, добавил от себя: «Генке-то стало легче, а каково теперь будет мне: комсомолец у знахарки лечился! Да и меня не то что из секретарей — из комсомола вместе с Генкой вытурят. Александру Петровичу Завьялову это же такая зацепка…»

Для зоркого, хоть и пьяненького Трофима Матвеевича, видно, не осталось незамеченной молчаливая сосредоточенность Павла, и он, легонько хлопнув его по плечу, сказал:

— О чем задумался, детина? Ешь, пей, веселись!

И Павел не удержался и рассказал про Генку. Он и понимал, что рассказывать обо всем этом за столом некстати, ни к чему, и все же не нашел в себе силы удержаться.

Трофим Матвеевич делал ему недвусмысленные знаки, мигал, качал головой, под конец даже указательным пальцем покрутил у виска: соображай, мол, что говоришь. А Владимир Сергеевич сразу оживился, даже еду отодвинул и, вытащив блокнот, стал записывать.

— А в райком сообщили об этом? — спросил он у Павла, дослушав его рассказ.

— Нет еще.

— Почему же так плохо информируешь вышестоящие организации? Такие факты про себя держать не полагается. Хуже будет, если райком узнает всю эту историю не от тебя, а от какой-нибудь тети Дуни…

Трофим Матвеевич не скрывал, что ему неприятен весь этот разговор. И чтобы как-то замять, загладить его, он попросил Марью:

— Спой-ка нам что-нибудь веселенькое.

— Может, куму позовем, — предложила Марья. — Уж она бы спела, так спела.

— Ничего, на этот раз обойдемся и без нее. Тебя тоже бог голосом не обидел.

И Марья запела звонким грудным голосом:

Наш, да, атте большой мастер

Вырезать узоры на воротах.

В своем деле обогнали мы атте —

На дне рюмки и капли не оставляем.

Поначалу Марья, должно быть, волновалась, и голос у нее временами срывался, но постепенно-постепенно вошла в песню, и она полилась легко, свободно.

Наша, да, анне большая мастерица

Ткать ковры всеми цветами радуги.

В своем деле обогнали мы анне —

В кошельках и копейки не оставляем…

— Ну, нашла же ты песню, — недовольно проворчал Трофим Матвеевич. — Нечего сказать, веселенькая песня!

Марья обиделась, покраснела то ли от смущения, то ли от обиды и, будто бы за каким делом, ушла на кухню. А Владимир Сергеевич, показывая свою воспитанность, сказал:

— Ну, зачем же так-то? И песня хорошая, и спела хорошо.

Он тщательно вытер замасленные руки лежавшим у него на коленях полотенцем, с удовольствием закурил и, раз-другой всласть затянувшись, уже другим, деловым голосом заговорил:

— Вот что я еще хотел бы — по секрету или как — сказать тебе, Трофим Матвеевич. Ну, а поскольку дело касается полей, агрономии, и твое слово, Павел Сергеевич, здесь тоже будет не лишним…

Владимир Сергеевич опять сделал несколько неторопливых затяжек: куда торопиться! Он знал, что его слушают, а оттого, что он сделал паузу, будут слушать еще внимательнее.

— Перед тем как ехать сюда, мне «сам» — я говорю о своем завотделом — так сказал: обязательно побывай у Прыгунова и поговори с ним о кормах, о кормовой базе… Если я скажу, что без кормов животноводство не поднимешь, никакой Америки я вам не открою. Это вы знаете не хуже меня. И тут один выход — увеличить площади под кукурузу. Но кукуруза — очень трудоемкая культура, площади под нее приходится увеличивать с оглядкой: а хватит ли машин, хватит ли рабочих рук? Это одно. А другое то, что в кукурузном силосе мало, очень мало белка. И вот я вам скажу по секрету… секрета в этом, конечно, никакого нет, но вы слышите об этом первыми в республике… Авторитетный товарищ из Москвы посоветовал нашему заведующему отделом резко увеличить площади под горохом. Он даже так сказал, что якобы готовится специальное постановление о повышении цен на горох, и центнер гороха будет стоить что-то около двадцати рублей. Так вот, как говорят чуваши, — впрочем, я и у русских слышал такую поговорку — та птица, что рано просыпается, раньше всех и сытой бывает. Вот я и хотел вам предложить этой же весной увеличить площади под горох раза этак… в три, а может, и в четыре. Да выступили бы об этом в газете, обком поддержит вашу инициативу, обяжет другие колхозы…